61
Он не мог на это смотреть, на самом деле не мог видеть крови. Он детским жестом закрыл лицо руками, и когда ему показалось, что больше не слышно клокочущих и хрипящих шумов, осмелился посмотреть на безжизненное тело женщины. Он боялся, что потеряет голову и у него сдадут нервы. Но нужно было действовать. Такое не входило в его планы. Он подошел и осторожно толкнул тело ногой. Никакой реакции. Ее глаза были открыты, он не мог больше выносить эту картину, поэтому отвел взгляд. Годами он играл с ужасами, разработал и собрал инструменты пыток и машины для убийства. Устраивал тайные подрывы, провел несколько забавных операций и при этом до смерти напугал людей, наконец, сейчас осуществил три покушения — его выдающиеся достижения. Но до сих пор не проливалась кровь, ни капли крови. И это как раз входило в его планы. Он хотел демонстрировать свою власть, и больше ничего. Это был первый труп, который он увидел в жизни, и этот труп должен был исчезнуть, его следовало уничтожить. Нужно сделать так, будто его вообще не существовало. Сделав глубокий вдох, он потянул женщину на маленький коврик, в который ее поспешно завернул. На голову и ноги, которые из него торчали, он надел голубые мешки для мусора, и теперь уже дышал спокойнее. Он достал половую тряпку и вымыл пол. Один, два, пять раз. С него катился пот, но он продолжал мыть, и с каждым ведром воды, которую выливал в раковину, он становился чуть-чуть спокойнее. Нужно сделать так, чтобы исчезло все, связанное с этим омерзительным несчастным случаем. И следовало поторопиться. Он схватил завернутое тело Шан и потащил его к печи. Чугунная дверка все еще была открыта, языки пламени извивались и требовали новой пищи.
Вначале он бросил половые тряпки, потом рюкзак женщины, затем все черновики признательного письма, его планы и наброски к покушениям, вырезки из газет об этом покушении — с каждым предметом история казалась несколько нереальнее. Он был готов полностью покончить с этим отрезком его жизни. Оставалась только женщина, которую он завернул в ковер. И только сейчас ему стало ясно, что он не сможет засунуть ее через печное отверстие целиком. В дверь позвонили. Один из его клиентов? Или еще один незваный гость? Его охватил панический страх.
Позвонили еще раз. Через какое-то время ему стало совершенно безразлично, кто это был, он хотел убежать отсюда, он хотел сделать так, будто этого преступления вообще не было, и он вышел из дома, чтобы предположительно никогда больше сюда не вернуться. Он вылез через окно на балкон и пошел тем же путем, которым пришла Шан, он видел в этом нечто символичное, что-то, что повернуло историю вспять и поставило на нулевую отметку. Он сел в машину и поехал. Без цели, куда-нибудь, подальше отсюда. Он проехал мимо кладбища. Оттуда хлынула масса народа. Он проехал мимо дома старой Рози Крайтмайер и даже мимо лыжного трамплина. Кто была эта женщина? Она имела какое-то отношение к новогоднему покушению. Но какое? Была ли она стрелком? Почему она хотела свалить это покушение на него? Он бы это сделал и добровольно. Он ехал дальше, прочь из города, без цели. Когда он пересек старую, ставшую в связи с развитием истории бессмысленной, австрийскую границу, то только тут почувствовал себя чуть-чуть увереннее, чуть-чуть свободнее. Самую малость менее виновным. Небольшие приступы паники, которые его охватывали, удавалось побороть. Это был несчастный случай. Разве не так?
На фоне невнятных мыслей о ставших ненужными пунктах обмена валюты ему вдруг пришла в голову другая — ведь за этой женщиной мог скрываться еще кто-то. Чем дальше, тем больше крепла его уверенность в этом: эта женщина каким-то образом имела отношение к новогоднему покушению и наверняка она была не одна. И сейчас он понимал: она стала бы его преследовать. Ледяной озноб охватил все его тело. Преследовать его будет не полиция, а какая-то организация. До самого конца света. Он остановился и вышел из машины, настолько сильно перепугался. Он оказался в первой австрийской деревне после границы. Международная организация. Термин китайская мафия всплыл медленно из тумана неясных мыслей. Они его схватят, на каком бы краю света он ни находился. Он потерял контроль над своим будущим, он больше был не преступником, а жертвой. Следовало сдаться полиции.
— Я вас слушаю, что вы хотите?
— Я хочу сделать явку с повинной. Пожалуйста, поторопитесь, я в большой опасности.
Большой вопросительный знак в глазах единственного жандарма в маленькой жандармерии, который сидел за своим заваленным письменным столом и, кажется, был в плохом настроении.