Он вздрогнул и обернулся. Холодные руки обвили его шею, а голова в черном платке уткнулась в плечо. Он обнял женщину.
— Привет, — шепнул он.
— Успел, — сказала мать и тихо заплакала.
Он посмотрел в сторону гроба. Пламя лампадки плясало, играя отсветами на стенах, лицах скорбящих и покойницы. Знакомая ему старуха убрала платочек ото рта, посмотрела на него, кивнула и заплакала. «Наверное, считает, сколько ей осталось», — подумал Толик, принявшись рассматривать портрет, висящий на одной из стен. Дед с холста смотрел, как казалось Толе, на подходящих ко гробу.
— Проголодался, наверное, — отняв голову от его плеча, сказала мать. — Я тебя покормлю. Пойдем.
— Не хочется, — ответил он, снимая через голову рюкзак, в котором лежали кое-какие вещи.
— Ну, тогда чай нагрею, ты же любишь. Пойдем, — потянув его за руку, настаивала женщина.
— Я немного побуду здесь и приду.
— Ладно, — ответила она, но не ушла. Толя посмотрел на лицо матери, и ему показалось, что она боится одна возвращаться на кухню.
— Иди, — попросил он, желая побыть в одиночестве. Старухи ему почему-то не мешали. Они словно слились со скорбной комнатой, с гробом и умершей в одно целое и больше напоминали мебель, чем живых людей. «Может, потому, что скоро их черед?» — подумал Толя, делая несколько шагов вперед, протягивая руку.
Пальцы его коснулись тонкой паутинки. Он поправил кружево, чуть сползшее вниз, обнажившее шляпку гвоздя. Взгляд скользнул по ногам бабушки, покрытым белой тканью. Потом ее руки, лицо, обрамленное платком. «Не красиво», — подумал он, захотев снять его, но лишь присел на свободный стул. Поймав на себе взгляд одной из скорбящих пенсионерок, незаметно скрестил указательный и средний пальцы на правой руке.
На него навалилось бездумье. Только слышно дыхание старух, редкие их перешептывания да как фитилек горит. Толик разглядывал комнату, шкаф и видневшиеся изнутри названия книг, крошечные статуэтки героев мультиков, фотографии, линялую коричневую окраску пола, тапочки в углу, комочек пыли там же, иконки, цветы, аромат которых он чувствовал… Время тут словно остановилось, превратившись в вязкое месиво, затягивающее его. Он поймал себя на том, что не хочет смотреть в гроб. А когда он это понял, то находиться здесь стало нестерпимо. Он встал и ушел на кухню.
Там, помимо матери, находилась еще тетя Ира с дочерью.
— Здравствуй, Толя, — кивнули они в унисон.
Он присел за стол, ему пододвинули кружку горячего чая, чашку с пряниками и дешевыми шоколадными конфетами. Взглянув на них, он кое-что вспомнил. Подняв принесенный с собой рюкзак, достал оттуда коробку с восточными сладостями.
— В аэропорту купил, думал, проголодаюсь, — прокомментировал он.
— На самолете летел?! — удивилась тетка, косо глянув на его мать.
— Да. Иначе не успел бы. Похороны завтра?
— Завтра.
— Угощайся, — пододвигая коробку к двоюродной сестре, предложил он. Та взяла рахат-лукум.
— Зубы вязнут, — прошепелявила она склеившимся от лакомства ртом.
— Билеты дорогие? — спросила тетя Ира.
— Не важно, в данном случае деньги значения не имеют, — ответил он и сделал глоток горячей жидкости. — А где отец, дядя Ваня?
— Дома сидят, технику караулят, — ответила тетка. Сестра взяла кружку с полки буфета, подпирающего стену. Набрав воды из-под крана, принялась полоскать рот.
— Перестань! Для этого есть ванная! — осадила ее мать Толика, в то время как тетя Ира даже бровью не повела.
— А что такого, все же свои!
— Иди в ванную! — настаивала женщина.
— Мам, успокойся, — попросил Толя, голова которого начала трещать.
— Вот и я говорю, — вмешалась тетка, — Тома, давай накапаю чего?
— Не надо, только в покое меня оставьте, очень прошу, — выходя из кухни, сказала женщина.
Толя допил чай и вышел. Он нашел мать на улице. В прохладной темноте она стояла у подъезда и курила. Увидев его, стряхнула пепел.
— Они решили меня с ума свести. Все из-за квартиры. Дележка началась.
— У нас есть где жить, — ответил парень, следя за тлеющим огоньком сигареты, чуть более тонкой, чем пальцы матери.
— А ты как?
— Не ругайся из-за квартиры ради меня. У меня есть деньги, и если все пойдет так, как я планирую, то мои доходы не станут меньше. Я думаю, что куплю что-нибудь в Подмосковье.
— Так хорошо платят? — удивилась мать.
— Не то слово, — ответил он, посмотрев в ночное небо, найдя созвездие Малой Медведицы. — В других фирмах в несколько раз меньше.
— Я с ними и не ругаюсь, — продолжила мать. — Но они не верят, что мне все равно. Еще боятся, что бабушка завещание на тебя написала.
— Я не хочу об этом говорить. Как она умерла?
— Я была у нее, когда она решила прилечь отдохнуть, — выпуская струйку ароматного дыма, ответила мать. — До того как закрыть веки, она сказала кое-что для тебя…
Толик напрягся, в груди зашевелилась змея нехорошего предчувствия.
— …Это звучит странно, но она сказала, чтобы ты был осторожнее в Москве. А потом ее глаза словно помутнели, голос как будто изменился. Тогда она сказала, что на твоем счету больше тысячи человек. Да-да, так и сказала. «На счету Толика больше тысячи человек, но место отступить есть…»
Он вспомнил нищенку у входа в метро, Генку, камень с запиской, разбивший окно. Все это промелькнуло перед его мысленным взором за секунду. Мать же докурила сигарету до фильтра, отбросила «бычок» в сторону мусорного вазона и сказала:
— Я очень удивилась и испугалась тогда, а сейчас понимаю, что у нее были предсмертные галлюцинации. Такое случается, я читала.
Мать задумалась, посмотрела на звезды. Толя обнял ее. Она заплакала:
— Почему она умерла? Ведь не было повода. Она была здорова… Для своих лет. Мне так тяжело сейчас. И ты где-то далеко. С тобой нельзя разговаривать каждый день, а отец… Ты же знаешь, — махнув рукой в сторону, всхлипнула она. — Он пьет. Сестра ополчилась на меня, и ее бескультурная дочь сводит меня с ума.
— Перестань. Я буду звонить каждый день, — попытался успокоить маму Толик.
— Куда?! У нас телефона нет!
— Я куплю тебе сотовый, — ответил он, прижав ее сильнее. «Опять началось. На моем счету больше тысячи человек? О чем это? Может, впрямь, предсмертные галлюцинации? Куда я могу отступить? Господи, что она имела в виду?» — подумал Толя.
Он бросил рюкзак около кровати.
— Ну, как?
А что еще спросить?
— Как в песне, закопали и забыли. Мать жалко, на нее там давят из-за квартиры, — ответил Толик.
— Наследство, — сказала Полина, присаживаясь на краешек кровати, наблюдая, как он снимает свитер, рубашку, расстегивает ремень джинсов.
— Давай, пожалуйста, не будем об этом говорить. Все жутко неприятно. А главное, что еще целых шесть месяцев ждать, пока откроется дело по наследованию. Шесть месяцев неясности. Я матери сказал, чтобы не конфликтовала, пусть все заберут. Я себе пару старых фотографий, еще прошлого века, взял.
— Покажешь? — попросила Полина, поднимаясь, подходя к нему.
— Позже, — стягивая джинсы, ответил он.
Она обняла его, оставшегося стоять в синих трусах-плавках и серых носках. Они поцеловались. Просеменили к кровати, рухнули на матрац. Лаская ее шею, Толя расстегивал пуговки, стягивал с нее рубашку. Он то закрывал глаза, то открывал, поэтому не сразу заметил, а обратив внимание, остановился и спросил: