— А слоган, Тоша, вообще убийственный…
— Вот! Этого-то я и добивался, чтобы слова били в цель!
— Пошловатая цель получается, — возразила Полина, нажимая на кнопку вызова лифта.
— Но ее одобрили! — сказал Толик, входя в кабину.
— Не думала, что ты можешь выдать такую мрачную милитаристскую идею.
— При чем тут война, — возмутился он. Лифт поднимался вверх.
— А разве там не задания командования надо выполнять, убить всех врагов? — спросила Полина.
— Нет, там просто так, — смутился парень.
— Просто так надо убить тьму людей?
— Ты так на меня смотришь, будто это я игру сделал. Я только придумал способ ее продвижения на рынке, — развел руками Толик.
— То-то и оно, — вздохнула женщина, скрестив руки на груди, обнаженную часть которой парень наблюдал в глубоком декольте.
Лифт дернулся и остановился.
— Рад был тебя увидеть, может, как-нибудь пообедаем вместе?
— Может быть, — закатив глаза и загадочно улыбнувшись, ответила она. — Может быть, мальчик.
— Я не младше тебя, — выкрикнул в закрывающиеся дверцы Толя, а про себя подумал: «Сколько же ей лет»?
Он поднялся в офис. Пошел по, как всегда, пустому и потому казавшемуся безжизненным коридору. У входа в дизайнерский отдел его ждали.
— Пойдем ко мне в кабинет, — распорядилась Людмила Геннадьевна, кивнув головой в сторону дверей.
— По поводу Игоря? — догадался Анатолий. Он убрал руки в карманы и пошел следом за женщиной.
Кабинет у нее был больше его рабочего места. Она отодвинула ближайший стул, жестом предложила усаживаться, сама же обошла стол и присела напротив Толика.
— Он сказал, что ты был последним, с кем он общался, — произнесла начальница, взяв в левую руку остро заточенный карандаш.
— Наверное, — закинув ногу на ногу, поведя плечами, ответил парень.
— Ты взрослый человек и понимаешь, что просто так, ни с того ни с сего, никто не станет делать глупостей, — взяв карандаш за концы указательным и большим пальцами обеих рук, удерживая его горизонтально перед своим лицом, продолжила Людмила Геннадьевна. — Что-то или кто-то спровоцировало его сделать это. Он упоминал, что ты куда-то спешил, будто не хотел с ним общаться, брезговал. Да-да, Игорь употребил фразу «словно он брезговал общаться со мной». О чем вы говорили, по твоей версии?
— О чем? Да ни о чем. Он пожаловался, что у рекламы нет титров, и потому он чувствует себя лишенным индивидуальности, — ответил Толя, наблюдая, как женщина на пару секунд высунула изо рта кончик языка, лизнула гладкий карандаш. — Еще он хвалился, что на жестком диске у него какие-то мультики. Вот и все.
— И все? — перекладывая карандаш в правую ладонь, взяв его за тупой конец, а заостренный направив вниз, уточнила Людмила Геннадьевна.
— Все, — кивнул парень, не сводя глаз с карандаша.
— Получается, что здравомыслящий молодой человек ни с того ни с сего взял карандаш…
Она показала, как Игорь, по ее мнению, делал это, для чего, обхватив всеми пальцами канцелярский предмет…
— Положил раскрытую ладонь на гелевый коврик для компьютерной мышки… — Людмила Геннадьевна облизала губы, опустив левую ладонь с растопыренными пальцами на ярко-желтый, с пластмассовыми рыбками внутри, коврик, — И со всей дури воткнул в руку! Графитовый стержень до стола достал, — громко и четко произнесла она, ткнув карандашом рядом со своей ладонью.
Анатолий ярко представил, как вопил Игорь, когда пробил свою конечность. Как он бегал по коридору с воткнутым карандашом. Как слезы парня стекали, минуя ободки толстых очков, к губам. Как они капали на пошлый мультяшный галстук. Как он истерически гакал: «Барту намочили попку! Барт совсем мокрый! Гах-га-га-гах…» Потом эта картинка в голове Толика плавно перетекла в другую — Игорь убегает от кого-то по темным подвалам, карабкается к выходу, теряет очки, темная фигура настигает его и заносит биту для удара, говоря: «Научись втыкать, чувак!» Потом появился образ санитара в белом халате, преследующий Толю, спешащего на помощь очкарику, залившему пол офиса кровью, сочащейся из раны от карандаша.
— Эй! О чем задумался? — прервала бешеный ход его мыслей начальница.
— Да так, — пожал плечами парень.
— Ты действительно его не провоцировал? — отложив пресловутый карандаш в сторону, спросила она.
— В мыслях не было, — ответил он.
— Ладно! Этим займутся психиатры и отдел по контролю за охраной труда. У нас же впереди много интересной работы и… — женщина несколько секунд выдержала паузу, подняла указательный палец вверх, облизала губы и договорила: — Ты можешь пойти в бухгалтерию и получить свой первый гонорар за идею по пиву.
Все страшные мысли о его причастности к нервному срыву Игоря, появившиеся в голове Толика, словно ветром сдуло. Он засиял улыбкой, потер ладони одну о другую:
— Прямо сейчас или после работы?
— Можешь прямо сейчас, но потом за дело.
— Обязательно, — вставая и делая шаг к выходу, ответил он, затем остановился и спросил. — Я все хотел узнать…
— Да?
— …Почему из репродуктора играет такая странная музыка, ничего веселого. Я не любитель попсы, Людмила Геннадьевна, но тяжелый рок и готика напрягают.
— Именно поэтому, именно поэтому. В попсе есть глупое веселье, но нет интеллекта, — склонив голову набок, пояснила женщина.
— А еще можно вопросик?
— Да?
— Почему так строго требуется, чтобы творческие работники находились в офисе, ведь мы можем придумывать где угодно?
— Считай так, что дома ты будешь слушать попсу, а это всенепременно скажется на качестве креатива, — ответила она и рассмеялась.
— Я пойду, — улыбаясь, повернулся лицом к двери Анатолий. Чем ближе он подходил к бухгалтерии, тем меньше вспоминал о произошедшем с Игорем.
Они словно дураки наблюдали, как плевок летит, деформируется в воздухе и шлепается, расползаясь по воде. Его уносит. На поверхности реки отражается свет фонарей, редких звезд. Светлые пятна расплываются, преломляются. Снова вниз полетел плевок.
— Из-за таких, как ты, москвичи считают жителей других городов свиньями, — растягивая слова, сказал Толя.
— А такие, как ты, оседают в Москве, рожают тут детей, которые считают себя коренными москвичами и думают, что все иногородние свиньи, — бросив с моста бутылку с пивом, икнув, ответил друг.
— Я не замечал раньше, что в Третьяковке так скучно, — прошептал Толик.
— И ноги устают, — добавил Генка.
— Раньше я думал, что это круто — рассматривать оригиналы картин в такой галерее, а сейчас мне они все кажутся пресными. Особенно портреты…
— Полное занудство.
— Во Врубеле что-то есть, в его «Демоне», да?
— По мне, вся эта мазня давно устарела.
— Хааа, они нас с тобой переживут, — улыбнулся Толик.
— Че ты завел, живописец уев, — хлопнув друга по плечу, бросил Геннадий.
— Эээ! — в шутку замахиваясь на друга рукой, возмутился дизайнер. — Ты забыл, с кем имеешь дело! Я будущий…
— Кто?
— А, — махнул рукой парень. — Я самый крутой креативный дизайнер этой планеты, вот!
— Пошли еще выпьем за это, — предложил Гена, посмотрев с моста на реку, на Кремль, на здание гостиницы.
— Мне хватит, у меня язык заплетается, а тут ментов, словно грязи. Поехали домой.
— Нууу, тоже мне, друг, — разочаровался Гена.
— Давай пойдем домой и девок снимем? — предложил опьяневший Толя, до этого момента просадивший только одну шестую своего первого гонорара.
— Молод-ца! — взяв друга под локоть, согласился грузчик. — Как будем снимать, на Тверской или по телефону? Мне тут пацан с работы тусанул номерок. Сказал, что обслужат по полной. Типа, девочка не профессионал, но какой анал!
— Пошляк!
— Ну, позвоним?
— Давай.
До девчонки у Толика так и не дошло. По дороге домой он купил в соседнем магазине пивка, как прокомментировал Гена: «Для рывка», и его действительно прорвало. Ему показалось, что в сартире он провел несколько часов, иногда слыша вопли проститутки, «стоны» разложенного дивана, хрипы товарища. Потом он уснул, положив голову на сиденье унитаза. Ему снилось бескрайнее поле, поросшее черными тюльпанами. Их колыхал ветер. Толик смотрел на это жуткое великолепие и молчал. Вдруг цветки стали закрываться, образуя бутоны, напоминавшие часть мужского детородного органа. Один из цветков стал краснеть, потом порозовел, призывно раскрылся, и сверху раздался голос: