— Да пусть себе твердит. Обычное дело.
— Если речь идёт об автомобиле — обычное, а если о тёткиной фигуре…
— Дошло.
— Такие вот отпускает комплименты.
Очень точное сравнение, подумал Конрад, но благоразумно промолчал. Вместо этого спросил:
— И сколько же ты собираешься держать её на поводке?
— Минимум неделю, до банкета, а потом хорошо бы ещё с недельку. Больше мне не выдержать. Очень надеюсь, что за это время её желудок съёжится. К тому же платья дисциплинируют, и дальше она сама станет стараться.
— И отвяжется от нашего агентства?
— Не уверена. Тётка боится развода, а дядя… кто его знает… Возможно, и не отвяжется, чтобы быть в курсе его дел. На всякий случай.
— Но ты же не можешь присматривать за ними всю свою жизнь!
— Разумеется, не могу. На перемены только и надеюсь.
Марина третий день питалась супчиком. Сваренный по всем правилам, протёртый и более похожий на пюре, он сначала даже нравился ей, особенно в первый день, после того как накануне вообще ничего не ела. На второй день суп уже не казался таким вкусным, а на третий сделался просто омерзительным. И если бы Кароль не пропадал с утра до ночи на работе и не строгий присмотр двух домашних церберов, Марина и трех дней бы не выдержала. Но, как бы там ни было, три дня диеты Марина могла смело записать в актив. Себе. До неё не доходило, сколько сил потребовалось на это несчастной племяннице. Два ужина она смогла удержать в скромных рамках. Рыба фаршированная, рыба в желе, нежирная ветчина и тому подобные холодные закуски дядя безропотно выносил два вечера. На третий возроптал. Пришлось ему пожарить оладушки из сырого натёртого картофеля и подать со сметаной, Марина с трудом удержалась от того, чтобы не проглотить в один присест всю миску сырья.
В отличие от других страдалиц во имя фигуры, хотя бы той же Лиз Тейлор, Марине и в голову не пришло вырваться в город и поесть в какой-нибудь забегаловке. Она выносила адские муки, но режим выдерживала. Может, потому, что никогда в жизни не осмеливалась в одиночку посетить кафе. А возможно, её отпугивала пешая пробежка до ближайшего заведения, как-никак два километра.
На четвёртый день Юстина затащила тётку на весы, которые Марина возненавидела добрых десять лет назад и с той поры видеть не могла.
Марина решилась открыть глаза, глянула — и себе не поверила.
— Четыре с половиной, — сухо подтвердила племянница.
За три с половиной дня мучений сброшено четыре с половиной кило избыточного веса. Теперь в ней меньше девяноста! Это же просто чудо!
По застарелой привычке Марина не удержалась от претензии:
— Почему же ты меня раньше не взвесила?
— Чтобы тётечка не расхолодилась, — честно призналась племянница. — В первый день ещё ничего не произошло, вы бы сразу потеряли интерес к диете. А на четвёртый день — проше бардзо! Сами видите. Ещё килограмма три скинуть, и тётю удастся затолкать в шифон-велюр.
— Так, может, уже сегодня хоть кусочек…
— Тётя хочет влезть в платье или нет?
Влезть в любимое платье, которое довелось надеть всего лишь раз, Марина хотела страстно. Когда по прошествии положенного времени она решила снова в нем покрасоваться, платье уже не налезало. Пришлось покупать другое, с серебряной искоркой. Впрочем, в вечер памятного бриджа и это чуть не лопнуло по швам.
Марина слезла с весов и больше не канючила.
Юстина с Хеленой вылили остатки диетического супчика и безжалостно сварили свежий. Обе даже сами его поели и нашли весьма вкусным. Им хорошо, захотят — могут есть и ещё что угодно. Впрочем, кухарка из сострадания к хозяйке тоже весь день питалась одним супом. Марине же варево так осточертело, что она предпочла голодать, только бы не глотать его больше. К сожалению, Юстинка настаивала на микроэлементах и не разрешила заменить суп на сухой хлеб и воду.
К вечеру пятого дня Марина тайком пробралась в гардеробную. Она дошла до такого состояния, что ей срочно требовалась моральная поддержка, иначе просто помрёт. Достала вожделенное платье. А вдруг уже дохудела до него? Может, молния и застегнётся? Примерить, убедиться и наплевать на опостылевший супчик. Съесть наконец что-то вкусненькое…
Платье застряло на бёдрах, силой удалось его все же натянуть, но о том, чтобы застегнуть молнию, и мечтать нечего. А хуже всего — его невозможно было снять!
С огромным трудом Марина содрала все-таки платье, швырнула на пол, тяжело дыша, опустилась на пуфик и залилась горючими слезами. Столько мучений, и все напрасно!
И такая она была голодная, такая несчастная, что даже не нашла в себе сил подняться и поесть. Впрочем, пусть бы только попробовала, Хелена с Юстиной, две гарпии, выдрали бы еду прямо изо рта. А Кароль, этот… этот… ничего ему не делается, только жрёт, жрёт, жрёт!