– Ну и видок у тебя! – воскликнула Тина и тут же спросила. – Случилось что-нибудь?
Давид взглянул на себя. Не брит, растрепан, рубашка пахнет духами Лады…
– Давид, ты в домашних тапочках! – трясла его за плечи Тина. – Что стряслось?
Говори!!!
– Где Бернс? – озираясь, проговорил Давид, ослепленный софитами.
– Его здесь нет. Да что случилось-то?!
– Ты когда заканчиваешь съемки? – спросил опрокинутый ее напором Давид.
– Давид, говори! – крикнула Тина.
– Тина, в этой газете на второй странице, – он протянул ей смятую газету, – пожалуйста, прочти, но только после съемок!
– Дай сюда! – Тина попыталась схватить газету, но Давид, одумавшись, быстро спрятал ее за спину.
– Нет, это было ошибкой, я подожду тебя, а потом мы вместе…
Давид отступал от взбешенной и напирающей на него Тины.
– Идиот, неужели ты думаешь, что теперь я смогу сниматься? Дай сюда!
Директор картины подошел к Тине, и заискивающе улыбаясь, но потом все более удивленно, видно рассмотрел Давидовы тапочки, произнес:
– Тина Андреевна, мы начинаем.
Давид рванул в темноту, за перегородку, крикнув Тине:
– Я подожду вас!
Злая и встревоженная Тина окинула площадку и директора картины ненавидящим взглядом и крикнула в темноту:
– Федор, ты слышишь меня? На сегодня съемки закончены!
Директор картины подпрыгнул на месте.
– Как закончены, Тина Андреевна?! – заверещал он.
– А вот так! – топнула ногой Тина.
– Федор Иванович, да что ж это такое! Да нас Бернс живьем съест! – кипятился директор картины, перелетая как бабочки МММ из света софит, где стояла Тина, в тень, где за перегородкой восседал режиссер.
– Тина, а что собственно произошло? – спросил Федерико, которому не нравилось работать в воскресенье, и он был рад отложить съемки.
– У меня возникли непредвиденные обстоятельства, – неожиданно спокойно объяснила Тина.
– Вы нас без ножа режете, Тина Андреевна, – чуть не плача взывал к ней директор.
– Роман Израилевич будет недоволен, ведь оплачено, а два часа съемок пропадут!
Деньги киностудия не вернет, Бернс меня снимет, ведь вы же знаете его присказку: если вы не умеете снимать кино, то я сниму вас.
– За два часа снимете сцены без моего участия, – Тина вскинула брови, будто говоря "какие мелочи".
– Так актеров еще надо вызвонить, да пока приедут, все два часа и пройдут! – жалобно ныл директор. Тине надоело препираться, ее ждал Давид.
– Все, не обсуждается! – твердо сказала она и удалилась в свою гримерную.
Давид согбенно сидел на небольшом пуфике в гримерной Тины Андреевны. Газета торчала в его намертво сцепленных ладонях. Она вошла вместе с ассистенткой, скинула халат и обнаженная прошла в душ, крикнув ему на ходу:
– Пять минут!
Давид вскинул голову, и услышал захлопнувшуюся дверь ванной комнаты.
– А…да…
Ассистентка отнесла Тине махровое полотенце и удалилась.
– Соберись, ты на себя не похож, – строго сказала появившаяся спустя несколько минут Тина.
Давид вздрогнул.
– Да, конечно. Прости. Там на второй странице. Прочитай. Нам надо срочно ехать.
Нам надо…
Тина села, развернула газету и увидела заголовок. Взрыв… Боже мой! Девчонки!
Павлов! Газетный листок выпал из рук, она подобрала его с рыжего ламината гримерной, прочитала снова. Так они и сидели. Некоторое время молча, не зная, что сказать друг другу. Первой очнулась Тина.
– Брось раскачиваться, как вдова на поминках! Их кто-то убил, и мы с тобой обязаны узнать кто! Одна лишь эта мысль выводит меня из ступора. Мы найдем этого человека или эту организацию или… Мы найдем, не можем не найти, кому могут помешать две девчонки? А может это из-за Павлова? Все равно, и за Павлова отомстим!
– Тина, опомнись! Первым делом надо подумать о похоронах! О живой Виолетте!
– Да, да, ты прав, Ветку надо допросить, может быть, она сможет пролить свет на это дело.
– Месть блюдо холодное. Сейчас мы не в силах правильно соображать. Сначала отдадим долги мертвым. Я позвоню в прокуратуру, попробую связаться с теми, кто в Москве вел дело, в которое замешана Лада, я не хочу, что бы в газетах трепали ее доброе имя. Дело надо закрыть.
– Давид, я так благодарна тебе, ты поступаешь, как мужчина. Ладушка смотрит на нас с небес…
– Не надо, Тина, иначе я не справлюсь с собой. Звони ее родителям, скажи, что мы готовы на любую помощь. Финансовую часть я возьму на себя.
Давид произнес слова Бернса, и интонацией и выражением лица сейчас он напоминал своего дядю, как будто был не его племянником, а сыном. Тина вздрогнула. На какое-то мгновение она подумала, так ли она права, что безоговорочно доверяет Давиду? Кровь не водица. Одернула себя, сумасшедшая, это Давид, мальчик, испытывающий такое же горе, а родство… бог с ним, с родством! Но напомнить о вездесущем и всесильном Бернсе решилась:
– Как мы объясним свою заинтересованность Роману Израилевичу? – осторожно спросила она.
– Погибла твоя подруга, – с трудом произнес Давид, но Тина видела, какие перемены в нем происходят, он становится жестче, решительней, безжалостней. – Мое участие – твоя просьба. Если будет чинить препятствия, попробуем другие меры.
Одевайся. Мы уходим.
Тина послушно ушла за ширму.
В это время в столице узнали новость о случившемся на трассе Москва-Ангельск.
Ожидали приезда Павлова и вот тебе раз! Следствие заходит в тупик. Кто может ответить на вопросы? Придется привлекать косвенных свидетелей, хоть и так ясно, что на их показаниях версии не выстроишь, а что делать? Амбросимов и Наумов после новостей из Ангельска и Ельской городской больницы сделали несколько запросов и, наконец, получили разрешение вызвать на допрос гражданина итальянской республики Маурицио Камилиери.
– Слышь, Леха, не все так плохо, – пропел Амбросимов, – только что разговаривал с Ангельском! Кренникова наняла адвоката, к тому же успела ввести его в курс дела. Само собой ни видео, ни аудио записей он не делал, но все равно, лучше, чем ничего!
– Сам знаешь, что это за публика – адвокаты.
– Выбирать не приходиться. Давид Коткин прибудет к нам после похорон Кренниковой.
– Что Коткин, что Шлиссельбаум, что Роземблюм, что Резник. Иного не ждали. Когда похороны?
– В четверг, четвертого сентября, – наморщив лоб, ответил Амбросимов.
– Подождем.
– А пока, мой друг, вернемся к нашим… итальянцам. Маурицио Камилиери.
– Что за имя? – хмыкнул Наумов. – Как будто карамельку во рту гоняешь! Ка-ми-ли-ери.
Маурицио. Ну и имечко у мужика, прямо Маруся Карамелькина какая-то.
– Ладно, ладно не будем усложнять российско-итальянские отношения.
– Слышь, а не итальяшки ли Павлова бомбанули? – выдвинул предположение Наумов. – А ведь было за что, много знал майор, десять лет работал на Браско. Мафия!
– Версия имеет право на жизнь, – подтвердил Амбросимов. – Но стоит учесть, что в машине Павлова находились женщины, бывшие в недавнем прошлом любовницами итальянцев, к тому же, одна из них, ныне покойная, замешана в убийстве их соотечественника. Помнишь Санта-Барбару?
– Так и знал, что без баб не обойдемся.
– В Ельской больнице та, что была любовницей Камилиери, так что есть возможность поторговаться.
– Если она его еще интересует, – хмыкнул Алексей. – Девок в Москве много.
– Согласен. Но к Браско он приходил искать свою, а не снимать другую.
– Идеализируешь.
– Ладно, завтра кое-что проясниться, – Николай протянул для прощания руку.
– Тогда, до завтра, – пожал руку Наумов.