Из комнаты донесся металлический лязг, Георгий пытался освободиться от оков, и громко кричал, обращаясь к невидимому противнику:
– Оставь ее, слышишь! Пусть только волосок упадет с ее головы, тебе не жить!
Убирайся!
Давид не обращая внимания на гневные выкрики, склонился к Тине, обнял и поцеловал в волосы.
– Тина, прости меня, – попросил он – ты сама виновата.
Он поднял ее с пола, вид у нее был жалкий, заревана, растрепана, почти не одета.
Когда она понуро вернулась в комнату, пленник дернулся на кровати, так, что жалобно скрипнула панцирная сетка.
– Давид! – выпалил Георгий.
– Что не ждали? – усмехнулся референт, оглядев убогую обстановку дачного домика и остановив брезгливый взгляд на измятых простынях – Вижу, помешал…
– Да уж… Незваных гостей здесь, как клопов в бомжатнике, – Георгий зло сверкнул глазами, и снова перевел взгляд на Тинку, щека у той становилась бордовой, припухла, надо бы льда.
– Ты я вижу знаток, но тут не лондонская ночлежка, – прозвучало грубо, затем велел Тине – Дай ключи от наручников.
Она открыла шифоньер и вытащила ключи, спрятанные под стопкой постельного белья.
Георгий, презрительно протянул закованную руку, но подошедший вплотную Давид с размаху ударил его в челюсть, отчего голова пленника нелепо дернулась, и носом внезапно хлынула кровь. Тинка вскрикнула, подскочила к Давиду, но тот спокойно разомкнул наручник, бросил на кровать мятые фрачные брюки Георгия, и приказал девушке:
– Собирай вещи, мы уезжаем.
Освободившийся пленник придерживал у лица окровавленную простынь, и ругался по-английски.
Тина торопливо застегнула рубашку, накинула джемпер. Вот так дела…
– А он? – осторожно спросила, поглаживая вспухшую щеку ладонью.
– Он меня не интересует.
– А как же… Что с ним будет? Это Бернс?
– Не угадала, лапушка, Бернс будет позже.
Одетый Георгий подошел к ним – простынь сменилась носовым платком, найденным в кармане пиджака – спросил:
– Где мои ботинки?
Тинка вздрогнула, поискала глазами, злосчастные ботинки словно прятались от нее, а она отчаянно боялась, что пока заглядывает под шкафы и кровать, мужчины схватятся друг с другом. Она боялась, что начнется драка, что пострадает Давид… и… Георгий.
– Вот они, вот… – радостно вскрикнула она, указывая на франтовские штиблеты, стоящие в углу, за письменным столом.
Георгий обулся. Приобретая прежний, хоть и помятый вид, он возвратил себе и прежнюю уверенность и надменность. Принц, куда уж…
Давид взял вздохнувшую с облегчением Тину за руку и крепко сжав ее, насмешливо бросил Георгию:
– Давайте прощаться.
Бывший узник резко схватил другую ее руку, и, потянув на себя, заявил:
– Прощай, Давид, спасибо за освобождение, девчонка поедет со мной!
Давид оторопел, затем хмыкнул, рассмеялся и, глядя в глаза соперника, произнес:
– Она, знаешь ли, моя невеста. А ты кто такой? Трахнул ее? Будет о чем вспомнить.
Чего беспокоишься? А, верно, башку я ей оторву, как лягуху порву, что захочу, то с ней и сделаю, моя это баба.
Сердце Тинкино похолодело, услышав такие слова, как хорошо, что она ничейная невеста, а то…
– Я тебя, Давид, понимаю, – произнес принц, крепче сжимая Тинкину руку, – нелегко пережить измену, простить и того труднее, но как у вас говорят, не парься, теперь она моя.
Неужели?! Так просто? Нужен был Давид, в качестве катализатора, и задумка принимает реальные очертания! О, не сорвись, не сорвись тонкая игра, столько сил положено!
– Ха, – отозвался Давид на пламенную речь Георгия, не отпуская девичьей руки, – ты не знаешь Тинку, не поведется она на твои посулы. Меня она знает, во мне уверена, а ты… только с дачи съедешь, и тут же забудешь, что обещал! Да?
Тиночка, что стоишь как немая, ответь, не молчи.
Тина стояла между ними и смятенно думала, что же сказать, кому отдать предпочтение, чтобы не ошибиться.
– Вот видишь, – победоносно заявил Георгий, – не хочет она с тобой.
Давид насупился и больно дернул Тинку к себе.
– Рано празднуешь, тебе она тоже ничего не ответила, да и папаша твой не одобрит, так зачем злить родителя неподобающими связями. И так уж за твое приключение на даче по головке не погладит, сразу в Лондон и отправит, от греха. Так что, Тинка, выбирай, или свадьба со мной или так и останешься "айвазяновой подстилкой".
"А мне все равно, – хотелось крикнуть ей, – всю свою жизнь я пробыла чьей-то подстилкой!" Но эмоции, на миг захлестнувшие ее, откатились, словно волны, разбившиеся о скалы. Ее молчания первым не выдержал Георгий.
– Тиночек, не верь ему, я независим от отца, женюсь, если захочу.
Тина нервно повела плечами, на что оба героя еще сильнее сжали ее ладони.
– Но он еще не хочет, – рассмеялся Давид, – я б на твоем месте крепко подумал, Тина.
Георгий по-мальчишески скорчил гримасу. На что Давид покачал головой и заметил:
– Да, да, если женится, обрати внимание на "если".
Давида несло. Он отговаривал Тину от опрометчивого брака, словно это было ее заветным желанием.
– Слушай, ты! – вскипел Георгий. – Тебя здесь вообще никто не спрашивает, мы разберемся сами!
– А чего разбираться-то, и паспорт имеется и даже фрак, если женишься сейчас, так и быть, уступлю тебе Тинку, – еще посмеиваясь, предложил Давид. – А давай на спор, что не женишься? А? Тин, ты как думаешь, женится он или нет?
Тина резко выдохнула и решительно сказала:
– Люблю я его, Давид… но если он жениться не собирается, то я согласна за тебя.
Давид улыбнулся и насмешливо посмотрел на Георгия.
– Что и требовалось доказать.
Георгий отпустил Тинкину руку, и вплотную подошел к сопернику.
– А ты чего радуешься? Она меня любит. Ты слышал.
Тине надоела эта бесконечная перебранка и собственная нерешимость, и она заявила:
– Все, баста! Я в ЗАГС. Кто со мной?
– Тиночек, а свадьба, платье, гости? – спросил Георгий с надеждой на отсрочку. – Мне для тебя никаких денег не жалко!
– Папашиных… – ввернул Давид, заработав еще один гневный взгляд принца.
– Не хочу я ничего, – буркнула Тина, – платье белое мне еще осталось напялить!
– Ну, раз ты не хочешь… – произнес бывший пленник. – Поедем так.
– Правда? – она не сразу поверила. – Ты не передумаешь?
– Нет, не передумаю, – твердо заявил Георгий.
– О, Гоги, как я люблю тебя! – Тинка обхватила его шею, звонко чмокнув в щеку.
Давид посмотрел на эту умилительную картину, о чем-то сосредоточенно задумался.
– Я еду с вами, – решительно заявил он новоявленным жениху и невесте, – буду свидетелем, заодно присмотрю за ходом бракосочетания, денег у женишка с собой нет, так и быть я заплачу, лишь бы пристроить свою бывшую.
Георгий рванулся к Давиду, но висящая на его шее Тина помешала, крикнув:
– Георгий не надо, он просто ревнует!
– Да, ревную, – согласился Давид, – и беспокоюсь за Тину.
– Ты и в брачную ночь будешь у нас со свечкой стоять? – вопросительно вскинул брови принц.
– Не… Мне достаточно увидеть твою подпись в книге регистрации, и убедиться, что в случае развода, ты ее не обидишь. Я же юрист.
– Оно и видно, – заявил знакомый со множеством лондонских адвокатов Георгий.
– Ладно, не будем расстраивать невесту, – примирительно сказал референт. – Тина ты готова?
– Готова. Документы у меня.
– Ну, что ж с Богом! Побуду еще и вашим извозчиком, не забудьте меня в ваших молитвах.
– Я тебя точно не забуду, – пообещал новобрачный.
Глава двадцать седьмая
Сидя в одиночестве в темной спальне, она думала, где совершила ошибку? В дачном домике Дряблова, когда выбрала вместо прохладной кисти Давида жаркую ладонь Георгия… В ЗАГСе, когда подписывала документ и наблюдала, как Давид платил администратору за составленное впопыхах брачное свидетельство? Или же когда Георгий силой усадил ее в первое попавшееся такси, заявив, что они едут к нему и никаких доводов откладывать знакомство с его отцом, он не принимает? В такси он потребовал у нее номер телефона ее матери, назвав ее, непривычным для Тинкиного уха, словом "теща".