– Ненавижу, – выдавил он. – Ненавижу их!.. Хорошо, я расскажу: эти ироды убили половину моей души.
Игорь Михайлович откинулся на спинку стула и начал свою исповедь.
– Итак: меня выгнали из Томска, а здесь я встретился с Серёжей Лещиновым, моим хорошим приятелем. Дело в том, что даже в крупных городах есть определённые круги, общество, в котором вращаешься. Лещинов к этому времени уже обзавёлся семьёй, и у него родились две чудесные девочки-близняшки. Тут я познакомился с его женой Анастасией Николаевной. Поначалу мы редко с ней встречались – она была занята маленькими дочками, но прошли годы, и однажды Сергей предложил нам компанией съездить в Столбы на лошадях. Столбы – яркая местная достопримечательность, которой гордятся все красноярцы: это восточные отроги Саянских гор, поросшие пихтовыми лесами. Кроме целебного воздуха там много потрясающих видов природы и, конечно, всякого дикого зверья. Мне попалась очень норовистая лошадка, поэтому моя иноходь была предметом шуток в течение всего путешествия, и тогда я заметил, как красиво и заразительно смеётся Анастасия Николаевна. С этих пор я старался почаще встречаться с нею, и, надо сказать, Серёжа никогда мне в этом не препятствовал; напротив – был рад, что мы так подружились. Да и девочки меня любили…
Но однажды наступил момент, когда я понял, что попросту влюбился в жену своего близкого друга. Возможно, вы невольно подумали, что я оказался волком в овчарне, но я не собирался предавать нашу дружбу. Первое время мне удавалось избегать приглашений в дом Лещиновых, но затем Сергей стал обижаться. Кроме того, Анастасия Николаевна прекрасно играла на рояле, и уже стало традицией приглашать меня на все её выступления.
Как поступить? Я стал делать вид, что мы все по-прежнему остаёмся друзьями. Так и было: я продолжал безответно любить, но не мог дать почувствовать это предмету моего обожания, потому что хранил верность другу. Наверное, всё случившееся со мной выглядит сентиментально и даже надуманно, но это был выбранный мною жизненный путь. Занимаясь работой в клинике и ложась спать, я думал только о ней, как о прекрасном ангеле, который издалека освещает мою душу.
А потом случилось непоправимое. Когда до меня дошли слухи о гибели Лещиновых, я умолял Господа, чтобы чудовищные новости оказались ошибкой, или чтоб жертвами оказались однофамильцы дорогих мне людей. Но судьба была беспощадна ко мне. Только на следующий день после катастрофы я пришёл в себя и отправился искать Танечку – единственное, что мне осталось на память о моей любви и дружбе. Когда она оправилась от ран, стало ясно, что её пребывание среди людей почти невозможно, и я забрал девочку к себе. Все знали, что я – близкий друг семьи, и не удивились, что опекунство над Таней доверили именно мне.
Вы, конечно, заметили перстень на моей руке. А я понял, что вы многого бы достигли, если б занялись научными исследованиями: в вас есть редкий дар анализировать увиденное.
В ответ на комплимент Игоря Михайловича я слегка пожал плечами.
– Никогда не занимался наукой. Весь мой опыт лежит в уголовной сфере: я практикующий адвокат, а фотография – лишь приятное хобби.
– Хорошо, когда такие люди, как вы, защищают несправедливо обвинённых… Вы мне нравитесь, – он криво улыбнулся. – И напрасно вы убеждали меня помочь с поисками убийцы: я сам хочу этого всей душой. Перстень – не только память о моей неразделённой любви, но и жгучее напоминание о том, что близкие мне люди ещё не отомщены. Я бы разорвал этих злодеев своими руками!
Он сжал в кулаки сильные пальцы с крупными суставами, подержал их так и, сделав над собой усилие, положил на колени.
– А знаете, по моей теории выходит так, что со временем Танечка сумеет адаптироваться даже среди незнакомых людей, и для этого необходимо завоевать её доверие всего лишь к двум-трём знакомым. Говоря языком поэтов, нужно пробудить сознание девочки от мраморного сна и оживить её, как Галатею.
Авруцкий помолчал, а потом произнёс с горечью:
– Таня напоминает мне Анастасию… Николаевну. В те годы, до трагедии… я жил для другого человека, но чувствовал себя счастливым.
Внезапно он вскочил и кинулся к стеклянному шкафу с лекарствами, достал оттуда графин с тёмно-янтарной жидкостью и две простых стопки.
– Выпейте со мной, пожалуйста. Это хорошая «Старка» двадцатилетней выдержки. Очень похожа на коньяк…
Немного подумав, я отказался: надо было иметь ясную голову на встрече с Рюминым и газетчиком, а на голодный желудок пить настоящую старку опасно. Доктор высказал искреннее сожаление и выпил сначала из одной стопки, а потом и из другой, поскольку наполнил её в то время, пока задавал мне вопрос. Пора было переходить к заключительным аккордам нашей грустной беседы.