Меня интересовало, нашёл ли коллежский советник Григоровского-сына, который написал статью под именем Пересмешник.
– Куда он от нас денется, Михаил Иванович? – самодовольно начал Рюмин. – Дома сидел, настойку попивал, а уж как удивился нашему приходу! А мы его за ушко – да на солнышко: отдохни, мил-человек, и подумай о бренности всего сущего.
– Так вы его посадили в камеру? – уточнил я.
– Конечно. Пускай посидит, проветрит затуманенные настойкой мозги.
– Но ведь он же ни в чём не виноват…
– Михаил Иванович!.. – Рюмин погрозил мне пальцем. – Запомните: в охранное отделение невинные барашки не попадают! Сегодня он пишет статейку про призрака-мстителя, а завтра добрые людишки разнесут, что в Красноярске не полиция с жандармами порядок блюдёт, а потусторонние личности. Догадываетесь, что случится послезавтра? Да вы же мне сами рассказали, что ресторанная публика Таню Лещинову уже в Жанну д`Арк с Робин Гудом записала. Господин Пересмешник знал, что Вонаго запретили распространяться на эту тему; знал и – наплевал, так что пришло время вразумить его по-свойски, чтобы впредь задумывался, прежде чем ляпнуть. Давайте посмотрим на этого щелкопёра…
По приказу начальника конвой привёл Григоровского, оказавшегося человеком лет двадцати семи с чёрными густыми волосами и упрямым взглядом карих глаз. Одет он был в чёрный сюртук со стоячим воротником и такого же цвета узкие штаны. Несмотря на своё незавидное положение, войдя, он демонстративно выставил вперёд правую ногу и заявил возмущённым басом:
– В чём меня обвиняют? Это произвол какой-то…
Рюмин был сама любезность и указал вошедшему на мягкое кожаное кресло.
– А вы присядьте, Олег Николаевич, и мы разберёмся: вдруг и правда – ошибочка вышла?
Григоровский высокомерно взглянул на конвойного, сделал три шага, сел и – утонул в мягких объятиях кожаного кресла, смотревшегося несколько странно среди строгой обстановки кабинета. Вот какую ловушку подстроил ему Пётр Алексеевич: на суровой скамье Пересмешник подобрался бы и всякий раз взвешивал бы свои слова, а в уютном кресле – расслабится, размякнет да и сболтнёт что-нибудь лишнее.
Олег Григоровский
– Меня зовут Пётр Алексеевич, – представился Рюмин, – а рядом со мной – Михаил Иванович из Петербурга.
Я понял, что он намеренно представил меня, как значительную фигуру.
– Сейчас мы разбираемся с публикацией вашей статьи «Мстящее дитя».
– «Творит возмездие дитя», – не преминул уточнить Григоровский.
– Пусть будет так. Расскажите подробно: отчего вдруг вам пришла в голову идея обратиться к этой теме?
Григоровский усмехнулся:
– Творческие идеи – моё кредо. А если серьёзно: мне приснился сон.
– Так вам сон приснился… – с подчёркнутым недоверием изрёк Рюмин.
– Дело в том, господа, что моя задача, как репортёра одной из самых популярных газет Красноярска – заставить людей чаще покупать наше издание. Готов поспорить, что сегодня тираж «Красноярских ведомостей» просто взмыл до небес.
– Давайте без красивостей, – поморщился Рюмин. – Говорите, откуда взялся материал.
– Я же говорю: мне приснился сон. Во сне мне явилась девочка Лещинова, которую первой якобы сфотографировал мой отец, Николай Иванович.
– Почему «якобы»?
– Да потому что она после покушения на Лессера нигде не бывала, её заперли в сумасшедшем доме.
– Ясно. И что было дальше?
– А дальше я проснулся и затосковал, что во время летних отпусков нет никакой интересной темы; тираж «Ведомостей» падает, а от этого зависит мой гонорар. Вспомнил, что дело напрямую касается отца, и под впечатлением необычного сна пошёл к нему. Спрашиваю: «Нет ли чего нового о Танечке-призраке?», а он отвечает: «Есть! Аникин вчера рассказал».
Григоровский победоносно оглядел нас с Петром Алексеевичем. Тот кивнул, подбадривая репортёра.