– Аникин – наш знакомый фотограф, вы его, наверное, знаете. Недавно к нему пришёл один любитель. Тоже, кстати, из столицы. Приходит и просит дать напрокат фотоаппаратуру. Это глупость, господа, пустая блажь: перед вами стоит фотограф, а вы бросаете деньги на ветер, чтобы самому поснимать окрестности, в которых разбираетесь, как свинья в апельсинах!
Рюмин улыбнулся: его забавляло, как газетчик отзывается о моих фотографических талантах.
– И что бы вы думали? Берёт этот субчик аппарат, едет на променад, простите за каламбур, а вечером оказывается, что он опять сфотографировал Танечку там, где её не было! Теперь-то вы понимаете, что это – сенсация, и я не мог пройти мимо. Ноги в руки, бегом к Аникину, а сегодня – полный ажиотаж и скупленные подчистую «Ведомости». Так-то!
– Позвольте, Пётр Алексеевич? – обратился я к Рюмину.
– Конечно, – кивнул он.
– Господин Григоровский, а ваш отец уверен, что во время съёмок девочка отсутствовала на объекте?
Молодой человек усмехнулся.
– О, вы говорите как специалист. Мой отец – лучший профессионал! Когда он утверждает, что человека не было в кадре, будьте уверены, что его там не было. Он, кстати, иногда помогает иллюстрировать мои репортажи.
– Хорошо. Вы уверены, что в ваши сновидения попала Таня Лещинова, а не какая-то другая девочка?
– Господа, другой девочки с перекошенным лицом в Красноярске нет. Поверьте опытному журналисту.
Я кивнул Рюмину, передавая ему инициативу.
Пётр Алексеевич тяжело взглянул в глаза Григоровскому:
– Теперь поговорим о вашей судьбе, Олег Николаевич.
Тот попытался поёрзать в кресле, но мягкая кожа плотно обволакивала тело:
– Что вы имеете в виду? Я не карманник и не тать лесной. Честный гражданин своего города. Статьи пишу для развлечения публики. Наш ленивый обыватель любит, сидя дома у тёплой печки, пощекотать себе нервы, и я помогаю ему в этом. Пишу о таинственных пещерах со светящимся мхом и спрятанными сокровищами. О двухвостых русалках в Енисее. О привидениях в заброшенных усадьбах, в конце концов! Это чисто газетная коммерция, которая не может интересовать охранное отделение.
– Вы так думаете? – нехорошо посмотрел на него Рюмин. – Вы наверняка знали, что Людвигу Вонаго запретили обсуждать загадку Тани Лещиновой. Мало того, он обязался предупредить знакомых о том же. В противном случае Вонаго ожидали чувствительные неприятности.
– Но это же было давно и касалось Вонаго…
– Это произошло год назад и касалось всех! – отрезал Пётр Алексеевич и встал, отчего Григоровскому пришлось смотреть на него снизу, из пучины кресла, засосавшего корпус. – Касалось государственной безопасности, потому что здесь замешаны террористы, которых мы ловим. А сегодня утром вы раструбили на всю Ивановскую, что смерть ожидает убийцу двадцатого числа у женской гимназии!
Рюмин был страшен: он навис над репортёром, заслонив свет, и усы его воинственно топорщились.
– Мы поставили у гимназии своих филёров, а теперь, благодаря вам,террорист, если он не полный дурак, уверен, что за ним следят. Вы, Григоровский, заезжали сегодня на Воскресенскую улицу, чтобы взглянуть на гимназию?
– Нет, – ответил тот дрогнувшим голосом. – С чего бы?..
– А с того, – уже орал на газетчика коллежский советник, – что там бродят зеваки с целью подкараулить момент, когда девочка-призрак умертвит преступника!
Когда крики Рюмина стихли, наступила зловещая тишина. Григоровский, безусловно, понял, что натворил, но боялся в этом признаться. Пётр Алексеевич сел на край стола совсем рядом с провинившимся и ногой сдвинул кресло, в котором тот сидел, отчего репортёру пришлось выворачивать шею, чтобы видеть жандарма.
– Что вы делали, когда Советы сместили законную власть в Красноярске?
– Ничего. Продолжал работать в «Ведомостях».
– Работали на социал-демократов?
– Конечно, нет! – запротестовал Григоровский. – Я вне политики.
– Писали ваши статейки для «развлечения обывателей»?
– Мы разное пишем: иногда об убийствах или исчезновениях людей…
– Вспомните, любезный Олег Николаевич, каким богатым на преступления было царствование так называемой Красноярской республики. Полицию разоружили, а в окрестностях у нас обитают не только политические ссыльные. Вы небось боялись лишний раз на улицу выходить?
– При чём здесь это? – искренне недоумевал репортёр.
– При том, что вы, щелкопёры, решили, что писать можно обо всём даже после запрета! Разваливаете порядок показной свободой прессы, а как вас разденут в подворотне догола, к кому побежите? К демократам своим?!..