– Они вовсе не мои… – защищался Григоровский жалобным басом.
– Слушайте внимательно, – оборвал его Рюмин. – Если хоть что-то всплывёт из нашего разговора, хоть слово, я сообщу куда надо, что вы – неблагонадёжный тип, и вам придётся искать другое занятие или нищенствовать без работы. А в иные круги я сообщу, что вы – наш информатор, и тогда ваша жизнь в буквальном смысле будет зависеть от милосердия господ-революционеров. Кстати, вы в него верите – в революционное милосердие?
В этот момент я невольно нахмурился: Пётр Алексеевич был во многом прав, но мне не нравились методы, которыми он пользовался.
– И в заключение нашего интимного разговора официально сообщаю в присутствии должностного лица (Рюмин кивнул в мою сторону), что вы обязаны передавать нам любые сведения по этому делу, которые вы случайно можете получить из посторонних источников. Это ясно? – рявкнул он.
Запуганный Григоровский судорожно кивнул и подписал заготовленную бумагу. Коллежский советник внимательно рассмотрел подпись и пронзил деморализованного репортёра взглядом.
– Вон отсюда!
Газетчик еле вырвался из недр коварного кресла и поспешно скрылся за дверью.
После ухода господина Пересмешника я обратился к Рюмину:
– Конечно, я не служу в вашем ведомстве, однако, как вы понимаете, имею большой интерес в этом деле. Прошу вас по дружбе уведомить меня, как будут развиваться события. Могу ли я надеяться?
Пётр Алексеевич оказался предусмотрительным человеком; он сказал:
– Вы правы, Михаил Иванович. Всё-таки многие выводы, – пусть и очень странные, – принадлежат вам. Хотя от этого дела за версту несёт мистикой, террорист у нас самый настоящий, в этом я не сомневаюсь. И прежде всего потому, что мы раньше не смогли вычислить боевую группу из четырёх человек, и посейчас не знаем ни имени, ни описания бандита. А кроме того, не могу даже представить, что будет, когда наша Танечка решит, что пришло время окончательного возмездия. Небольшой совет: будете ложиться спать, постарайтесь сделать так, чтобы в случае чего вы могли быстро одеться.
Ночной кошмар
Что ж: следуя совету Рюмина, я решил лечь пораньше и пожертвовать свежестью охотничьих штанов, благо в запасе у меня были и другие. По крайней мере, после первого же стука в дверь, я готов был вскочить и впустить гостя в считанные минуты. К сожалению, я не привык ложиться спать в десять вечера и бесцельно провалялся до одиннадцати, размышляя, что может случиться завтра у женской гимназии.
…Несмотря на ночную темноту, я довольно быстро добрался до Воскресенской улицы. Большая круглая луна висела над притихшим городом, помогая редким газовым фонарям. Гостиница «Централь», любезно приютившая меня, стояла на параллельной улице – Гостинской. Филёров нигде не было видно: наверное, они решили, что несчастные случаи по ночам – событие в Красноярске дикое и небывалое. Отчего-то меня не смутило, что в гимназии должно быть пусто, и, толкнув калитку, я направился ко входу в здание по дорожке с похрустывающим под ногами песком. Ещё у самых ворот моё внимание привлёк свет в нескольких окнах левого крыла; я осторожно открыл незапертую дверь главного входа и, стараясь неслышно ступать, двинулся на видимый в конце коридора свет. Меня удивило, что с той стороны доносятся какие-то музыкальные звуки: чего-чего, а их я совершенно не ожидал услышать.
Подкравшись к двери, я понял, что она ведёт в актовый зал: прямо передо мной стояли ряды стульев, а в глубине, освещённый только лунным светом, виднелся рояль, за которым кто-то сидел. Поражённый увиденным, я совсем забыл о предосторожностях и застыл в широком проходе между стульями. За роялем сидела редкой красоты дама – брюнетка в чёрном платье, подчёркивающем ладную фигуру, однако моё внимание более всего привлекли её глубокие светло-серые глаза. Сидящая рядом с ней девочка переворачивала листки нот на пюпитре, а напротив, опершись на рояль руками, стоял бородатый господин. Девочка опустила руки, и дама заиграла, а господин, не отрываясь, смотрел на неё. Я по первым же трагическим аккордам узнал ноктюрн Шопена до-диез минор. Лунный свет придавал всей картине загадочное очарование, и вопрос «Кто это?» даже не приходил мне в голову: я был уверен, что вижу перед собой Лещиновых. Волшебно прекрасная мелодия парила над счастливой семьёй, и у меня мелькнула догадка, что во время ночных «встреч» Танечки с близкими за окном наверняка светила полная луна, – именно поэтому Авруцкий и Варвара видели в палате свечение.