Тем не менее, сведения, полученные от Вонаго, помогли мне прийти к выводу, что Семёнова связана с покушением на Лессера. Сравнив даты записей с датой покушения, я с удивлением пришёл к выводу, что бомбистом был не Горец, а Русак. Дело в том, что мы установили личность бомбометальщика, – им оказался рабочий вагоноремонтного завода Руслан Дадашев, инородец. Вот, почему сначала я решил, что Горец – кличка Дадашева. На самом деле Семёнова называла его Русак, в шутку, что ли…
Итак, Семёнова и Дадашев мертвы, остаются Горец и Профессор. Знаете, я не верю во всякую чертовщину и проклятия – так уж научил меня опыт. Однако любую версию стараюсь проверять, пусть и самую фантастическую. Я затребовал материалы о несчастном случае на железнодорожном мосту. Утонувшего велосипедиста звали Эммануил Волонтович. К сожалению, в его квартире обыск не проводился: полиция, естественно, посчитала его гибель несчастным случаем. Чтобы всё проверить, я послал своих людей к хозяйке квартиры, но она выбросила все бумаги, не читая, поскольку наследников у Волонтовича тоже не нашлось. Однако и от хозяйки был толк: по её словам постоялец ранее был политическим ссыльным и как-то обронил в разговоре, что окончил Иркутское горное училище. «Э-э-э! – сказал я себе. – Вот я и нашёл Горца».
Рюмин ловко подцепил вилкой кружок лимона и с удовольствием прожевал. Честно говоря, я не мог смотреть на этот фокус, не сморщившись, поэтому, чтобы скрыть набежавшую слюну, допил свой коньяк. Пётр Алексеевич глубоко вздохнул и продолжил:
– Спокойствие в гигантской Российской империи – вещь тонкая и хрупкая, поэтому в нашей работе всё нужно проверять. Вы не слушайте уличных горлопанов и товарищей волонтовичей: это для них мы сатрапы и палачи. А что сделал наш Горец, отбыв ссылку? Пошёл работать по специальности?.. – Нет, он стал работать каким-то смотрителем в депо, где, скорее всего, познакомился с Дадашевым. Я вообще думаю, что в их шайке он был главным пропагандистом. Социал-демократишка, одним словом.
Так вот: стал я проверять – не поверите! – Танечку Лещинову. Тайно, конечно. Представляете: прихожу я к начальству и докладываю, что пришлось навестить в сумасшедшем доме девочку, насылавшую проклятие на убийц своей семьи. Не представляете? – Я тоже. Взял извозчика и поехал в Таракановскую слободу, Таракановку по-нашему. Начальник мне понравился: молодой, но учёный, ещё в пятом году прибыл к нам из Томска – Игорь Михайлович Авруцкий. Я – к нему: «Надёжно ли у вас содержатся пациенты?». Он говорит: «Будьте покойны, при мне ни один не сбежал». – «Сомневаюсь, – говорю, – что в вашем хозяйстве всё идеально». – И показываю фотографию Танечки у железнодорожного моста и у Пушкинского театра. Он аж посерел. Была у меня мыслишка, что станет доктор выкручиваться, но – нет: побежал в другое крыло больницы. Я – за ним. Что ж вы думаете? – К палате мы подошли вместе, а он запретил мне входить. Мне, коллежскому советнику… Ладно. Походил он там, походил, выходит и заявляет: «Всё в порядке, девочка выйти не могла». Я, спокойно так, замечаю: «У меня на руках доказательства, что ваша Таня выходила отсюда дважды – в 1907 и в 1908 году летом, а последствиями её прогулок были два якобы несчастных случая. Так что, открывайте и показывайте, что у вас там за тайны мадридского двора». Доктору крыть нечем, он кричит: «Варвара! Сюда, к Танечке». Пришла бабка, так он её вперёд меня в комнату запустил, подождал минут пять, а потом говорит: «Я вас очень прошу: не напугайте ребёнка. Просто проверьте всё, как надо». Отвечаю: «Проверим, как надо, не беспокойтесь». Захожу в палату: крошечная комнатёнка, видно, что делили какое-то большое помещение. Вдоль стены – одна кровать, ногами к окну. На кровати сидит бабка Варвара и с головой укрывает кого-то одеялом. Ладно. Осмотрел стены: повреждений нет; проверил пол: доски на месте, не шевелятся. Потолок исследовать незачем – слишком высокий для такой конуры. Зато есть окно и ещё одна дверь. Осматриваю окно: подоконник пыльный, но это нам не помеха, – требую открыть. Пытались открыть створки вдвоём с Авруцким, потом плюнули. Думаю, что всё рассохлось давным-давно. Слегка открывается форточка. Допрыгнет ли до неё ребёнок и пролезет ли – непонятно; я же не могу заставить сумасшедшую девочку пролезать в форточку, тем более что за окном – железная решётка. Встал на подоконник, еле дотянулся, но за решётку дёрнул изо всех сил: стоит, сердешная.