Делать нечего. Опять к Авруцкому: «Давайте, показывайте вашу Танечку, чтобы не было сомнения, что она здесь живёт». Он помялся немного, но разрешил подойти потихоньку к кровати и заглянуть под одеяло. Подхожу вплотную, бабка отводит полог, а оттуда на меня смотрит злое лицо. Лицо злое, а глаза – круглые от страха. Я пересилил себя, сравнил с фотографией: она, без сомнения. «Что за чёрт, – думаю, – как она вылезла?» Шасть к двери – и как дёрну: что-то трещит, но дверь не шело'хнется. Смотрел, смотрел, снова дёрнул, – и не трещит уже. Я на взводе: «Что за дверью?» – «Балкончик». – «Лестницу мне!»
Вышли мы на улицу, добрели до торца: и вправду – сиротливый маленький балкон на втором этаже. Поднялся по лестнице, перелез через перила, хотел дверь дёрнуть, а на ней ручки нет. Тут уж я с досады так приложился плечом, что стёкла зазвенели. Слышу: ребёнок заплакал, а бабка утешает. Игорь Михайлович кричит мне снизу: «Не надо! Не пугайте девочку! Дверь открывается только изнутри, но Трофим забил её насмерть». Так и сказал двусмысленно: «Забил насмерть». Что же мне, сумасшедший дом разносить? Так здесь и останешься, чтобы всякие порошки горстями лопать. Для успокоения души дёрнул решётку на окне: хорошая решётка, надёжная. Только девочка громче плакать стала.
И тут я подумал: «А в чём эту Танечку можно обвинить? Что раз в год без спроса сбегает от Авруцкого фотографироваться?» Чувствую: бред какой-то, чушь несусветная! Извинился и ушёл.
Рюмин усмехнулся и снова наполнил бокалы коньяком.
– Не такие уж мы в охранке неотёсанные, даже извиниться умеем. А теперь, Михаил Иванович, хочется узнать ваше мнение: наслышан от Иннокентия Филипповича, что вы вместе с вашим другом в столице удивительные случаи расследовали. Вдруг что-то дельное мне скажете?
Признаться, я попал в неприятное положение: расследование преступлений – одно дело, а попытки проникнуть в потустороннюю логику – совсем другое. Но надо же было что-то ответить.
– Почти уверен, – начал я, – что догадки Вонаго имеют под собой почву: две фотографии – две смерти, как бы мы к этому ни относились. Из вашего рассказа я понял, что этих людей связывает только покушение на барона Лессера. Итог: на сегодняшний день из четверых террористов мертвы трое: Дадашев, Семёнова и Волонтович. В живых остался только Профессор.
– Соглашусь с вами, – поддакнул Рюмин, смакуя коньяк. – Каковы предварительные выводы?..
– Есть ли в Красноярске высшие учебные заведения, где преподают профессора?
– Увы, нет. Мы со своей местечковой гордостью привыкли считать Красноярск столицей. Он и есть – столица Енисейской губернии, но институтов больше в Томске, это – факт.
– Так вы сказали, что Авруцкий прибыл к вам из Томска?
Пётр Алексеевич ухмыльнулся:
– Мне нравится живость вашей мысли; пожалуй, в жандармерии вы пришлись бы ко двору. К сожалению, Авруцкий – не профессор и никогда не преподавал, хотя и пишет научные труды. Опять же: психиатрия и вице-губернатор… Что-то слабо вяжется, хотя я многому не удивляюсь.
Неожиданное предположение мелькнуло в моей голове.
– Какого числа произошло покушение?
Рюмин заглянул в бумаги, лежащие на столе.
– Двадцатого июня 1905 года.
– Какого числа умерла Семёнова?
– Двадцатого июня. И Волонтович утонул двадцатого… Опять эта проклятая чертовщина! – процедил коллежский советник сквозь зубы.
– Таким образом, мы приходим к выводу, что террористы умирают каждый год двадцатого июня. А у нас сегодня – восемнадцатое число. Пётр Алексеевич, время на исходе.
– Что мы обсуждаем, что мы обсуждаем?! – взорвался Рюмин. – Как поймать призрака? Как спасти от смерти убийцу?
– Мне кажется, вы хорошо понимаете, что велит вам долг. По крайней мере, нам известно, где свершится очередное возмездие: у женской гимназии. Надо попробовать перехватить этого Профессора, ведь мы знаем, что это – мужчина.
– Слабоватая примета, согласитесь: по центральной улице Красноярска ходят и ездят все, кому не лень. Представляю, как бы мы ловили террориста на Невском проспекте по примете «мужчина». А вдруг это женщина?
– Почему – женщина?
– А почему Дадашев – Русак, а Волонтович – Горец?
– Да-а… А что же делать? Зато мы точно определим место инцидента: на фотографии с Пушкинским театром Танечка стояла там, где погибла Семёнова.
Рюмин, чуть помолчав, ответил:
– Придётся действовать наобум. Сегодня же поставлю у гимназии двух филёров – мужского и женского полу: пускай спасают террориста от проклятья. Но уж если он попадёт в мои руки, пожалеет, что не отделался несчастным случаем!