Вера Константиновна, еще лет десять назад бывшая неглупой, здравомыслящей деревенской старушенцией, однажды свихнулась на учении йоги. В недобрый час у старушки забарахлила печень, впервые за шестьдесят лет. Вера Константиновна, мнительная, как все идеально здоровые люди, не знала, что делать, и страшно запаниковала после первой же колики. Наутро после бессонной ночи она кинулась на переговорный пункт — созывать любящих чад на предмет предсмертного благословения. Заботливые детки примчались по первому маминому зову, привезли "Лив-52", "Но-шпу" и книжку про здоровое питание. Неизвестно, что помогло, а что навредило, но больше Вера Константиновна никогда не ела мяса и не сказала в простоте ни слова. Астралы, чакры, сансары, гуру и шуньяты не сходили у нее с языка. Через пять минут разговора с ней появлялось желание кусаться, прыгать по столам, качаться на люстре и вообще превратиться в презренного бандерлога, лишь бы тебя оставили в покое.
Варвара не отказала "психической" от дома и даже в периоды острого буддизма привечала несчастненькую — хоть никогда ангелом милосердия и не была. Нетрудно сказать, какую чувствительную струну сумасшедшая йогиня затронула в своей соседке — конечно же, знаменитое изотовское честолюбие! Вера Константиновна искренне восхищалась Варенькиной красой (теперь уже бывшей) и почему-то нелегким ее характером, которому кротость йогов не была свойственна ни в какой форме. Варвара подсела на наркотик дифирамбов, приглашала старушку на все семейные торжества и просто погостить в любое время дня и ночи, благо ходить недалеко — их участки имели общий забор.
Вот и теперь "дура-Верка", как ее брюзгливо звал Варин муж, напевала "умнице-красавице-хозяюшке" про непременную награду за праведное житье и душевную просветленность — может, и в будущей жизни, зато наверняка. Соседка с другой стороны, Лидия Евсеевна, молчаливая сухопарая дама, вроде бы бывшая некогда судьей, а теперь кайфовавшая на пенсии, сидела тут же, иронически поглядывая на обеих.
Восхваляемая снисходительно слушала, любезно улыбаясь и чуть заметно кивая, а в это время ее внимательный голубой глаз чутко следил за манипуляциями Павла Петровича. Варварин супруг то и дело входил в комнату и с тоской смотрел на "шкапчик", где хранилась заветная бутылочка коньяка и еще графинчики с домашними настойками, вздыхал и под бдительным оком жены удалялся на веранду несолоно хлебавши. Словом, праздник удался.
Потом сели пить чай, и разговоры за столом заметно оживились. Маленькие негодяйки Даша и Настя принялись за свою любимую игру: безжалостное соперничество друг с другом. Младшая, Даша, разбойница пяти лет, заявила Иосифу, что намерена на нем "пожениться". На его вопрос: "Почему на мне?", она заявила: "У тебя волосы красивые!". Рыжий до красноты, веснушчатый, словно перепелиное яйцо, Ося тут же согласился: "Да, я красавец!", и спешно засунул в рот преизрядный кусок торта, давясь смехом и бисквитными крошками.
Даша тут же решила, что женишок согласен на ее брачные претензии и в приступе кокетства стала кидаться в суженого пробками от шампанского. Маленькие липкие снаряды попадали во всех подряд, кроме мишени обстрела. Старшая решила, что ей негоже уступать сестре и сразу же нашла и себе жениха по сердцу. Им стал почему-то не Даня, Осин друг, а его отчим, Георгий. Настя вихрем пронеслась по дому, сдернула в спальне с подушек нитяное, вязаное крючком покрывало, накинула его, как мантилью, себе на голову и в этом виде предстала перед гостями, после чего объявила о срочной своей помолвке с "Гошкой". Все захохотали, Георгий Всеволодович, подталкиваемый умирающей от смеха Симочкой, встал и церемонно подал Насте руку. Даша надулась — ее до слез обидело, что сестра, которой уже семь с половиной, может хоть сейчас под венец идти, вон, даже фату отыскала. Потом засидевшаяся девица набросилась на Иосифа, потребовав немедленно взять ее замуж, сию же минуту! Опешив от такого напора, тот стал уговаривать свою "невесту" подождать с брачной церемонией до ее десятилетия, потом снизил сроки до девяти, восьми, шести лет. Чтобы избежать пролития слезы невинного младенца, пришлось сойтись на пяти с половиной годах. До осени будущий супруг был отпущен под честное слово, порезвиться напоследок.
Вечерело в открытую. Зазвенели какие-то другие сверчки, ночные, не те, что стрекочут в разомлевшей от полуденной жары траве. От реки повеяло свежим прохладным воздухом, будто взмахнули гигантским опахалом. Первые комары пели радостно и бесстрашно — так моряк кричит с мачты: "Земля!". Время от времени гости хлопали себя по шеям и икрам, тихо чертыхаясь. Торжество шло к завершению.