По другой версии, треугольная комната была газовой камерой. Когда клиент приходил к доктору, тот в процессе разговора нажимал потайную кнопку. Раздавался звонок в дверь. Петио просил гостя — «Не дай бог боши, но ничего, я их быстро выставлю» — пройти в потайную комнату. Там люди погибали, вдыхая пары раствора серной кислоты и цианистого калия.
«Освенцим на дому» — звучит эффектно. Сравнение выставленных на опознание вещей из чемоданов Петио с горами обуви или расчесок жертв лагерей смерти тоже эффектно, но поверхностно. Петио — маленький Эйхман, параноик-юдофоб? Почему же он не предложил свои услуги немцам? Да и бежали из Франции не одни евреи. Среди жертв Петио опознали двенадцать евреев и пятнадцать французов, включая четырех бандитов и пять проституток. Он убивал шантажистов-наркоманов, которым поставлял героин, женщин, которым делал запрещенные аборты, ставших опасными «загонщиков», подыскивавших ему клиентов. Доктору было все равно, кого жечь.
Бизнесмен смерти? Скорее клептоман смерти, воровавший и жизни, и вещи, но толком не знавший, как ими распорядиться. Сумасшедший ученый — «доктор Мабузе» — Петио был, безусловно, одержим бредом изобретательства. Или доктор просто любил смерть, упивался тем, что может в равной степени и спасать, и губить?
На судебных фото чисто выбритый Петио неожиданно и тревожно напоминает то ли Антонена Арто, то ли Андре Мальро. Аскетическое, даже вдохновенное лицо интеллектуала с червоточинкой безумия — такой может слышать голоса, видеть призраков.
Конечно, он безумец, но ведь были нормальные люди, знавшие, что доктор убивает, и относившиеся к этому вполне прагматически. Соседи в начале марта 1944 года заметили: дом номер 21 оживал по ночам, какие-то люди грузили в автомобили — а автомобили были тогда привилегией оккупантов и их пособников — какие-то чемоданы.
Доктора держало на крючке французское гестапо, узнавшее о нем от «загонщицы», румынской еврейки Эриан Кахане, любовницы немецкого офицера. То ли почуяв поживу, то ли собираясь сдать «Эжена» немцам, шеф гестапо Лафон привел к нему трех сбитых английских летчиков, которых его люди нашли и припрятали для подобных провокаций. Вслед за ними в дом на улице Лезюера ворвался напарник Лафона, экс-инспектор Бонни со своими головорезами. Но кошмарить «Эжена» не пришлось, племянник Лафона, сутенер Поль Клавье, узнал довоенного друга, лечившего его и его «цыпочек». Приятели откупорили коньяк. Бонни — вот он, неистребимый инстинкт старой ищейки — обыскал дом. Обнаружилось много интересного: колбы с заспиртованными вагинами, два расчлененных тела. Бонни срочно вызвал Лафона.
Рецидивист Лафон не испытывал к Петио профессиональной солидарности: беспредельщики лишь мешают жить честным ворам. Но вечной головной болью Лафона были трупы тех, с кем он чего-то не поделил. Куда их девать? Обратишься к немцам — те не поймут. Доктор же так наладил утилизацию трупов, что невольно пожалеешь, что не получил образования. Короче, Лафон приватизировал Петио. Отныне доктор делился с ним выручкой и избавлял шефа гестапо от головной боли по поводу мешающихся под ногами трупов. Лафон же подгонял ему клиентов: в марте 1943 года Петио разделался с умыкнувшими чуть ли ни десять миллионов из гестаповского общака Жо «Боксером» Реокре, Адриеном «Баском» Эстебетеги, Жозефом «Марсельцем Зе» Пьерески, Франсуа Альбертини и их спутницами.
Зверюга Реокре признался друзьям, что от первой встречи с «Эженом» у него мурашки по спине побежали. Вторая встреча стала последней.
Существует версия — отдающая, впрочем, какой-то цыганщиной, — связывающая исчезновение сокровищ Петио именно с французским гестапо. Якобы чемоданы с добычей боевики Лафона вывезли в городок Вильнев, куда Петио отправился на похороны тетки. В гробу тетино место заняли брильянты Гущинова и прочих несчастных. Вот только когда после войны один из участников этой экспедиции разрыл могилу, золота и камешков в ней не оказалось. Это можно было бы списать на фантазии уголовника, заработавшего несколько франков на продаже этой байки журналистам, если бы не упомянутая им странная деталь: тела в гробу также не обнаружилось.
В мае 1943 года в дверь Петио постучал промышленник Иван Дрейфус, спасенный друзьями за огромную взятку из эшелона, направлявшегося в Освенцим. Богатство позволило ему умереть не в общей черт знает с кем газовой камере, а в персональной. Беда лишь в том, что его история была липой: Дрейфуса подослало настоящее, немецкое гестапо.
Петио так широко развернул свое предприятие, что о нем прослышали немцы. Им было плевать на то, что исчезают евреи. Другое дело — подпольная группа с окном на испанской границе. На доктора вышел второй агент, и 21 мая его взяли. Он восемь месяцев молчал под пытками в тюрьме Френ, а сокамерникам рассказывал, как пускал под откос эшелоны и жег на аэродромах «мессершмитты». Петио освободили, ничего не добившись, 8 февраля 1944 года: о доме на улице Лезюера, купленном в сентябре 1941 года за пятьсот тысяч на имя брата Мориса, гестапо не знало.