В конце концов я остановилась на длинной хлопковой блузе с крупными оливковыми, зелеными, терракотовыми и кремовыми пятнами, которую я в прошлом году купила на Канарских островах, и к ней терракотовые леггинсы. К счастью, блуза длинная, так что не видно, как я раздалась за время последнего расследования на бесконечных бутербродах. Я надела коричневый пояс и коричневые босоножки на высоком каблуке. Попробуй обойдись без каблуков, если в тебе всего пять футов и три дюйма[1]. Я вдела в уши крупные клипсы, надела пару золотых браслетов и оглядела себя в зеркале. Конечно, ничего сверхвыдающегося, но для Ричарда сойдет.
Ричард не замедлил выступить с оценкой:
– Потрясающе выглядишь. Побьешь их всех одним ударом!
Вот этого мне как раз не хотелось. Не люблю смешивать отдых с работой.
К счастью, нам не нужно было искать место для парковки – «Аполлон» находится от нас в пяти минутах ходьбы. Мой дом расположен в удивительно удачном месте: на велосипеде отсюда можно за пять минут добраться до университета и до библиотеки, за десять – до центра, а на машине до центральной магистрали доезжаешь минуты за две.
Я переехала сюда, когда была еще на первом курсе юридического факультета. Эти дома тогда только что построили и продавали по баснословно низким ценам, возможно потому, что район считался не самым лучшим в городе с точки зрения экологии. Я подсчитала, что если попрошу отца взять ипотечный кредит на свое имя, куплю бунгало, а свободную комнату сдам какой-нибудь студентке, то и выйдет примерно столько же, сколько я плачу за мою убогую комнатушку в общежитии. На Пасху я переехала и ни разу об этом не пожалела. Это замечательное место – если только не забываешь включать сигнализацию.
Мы пришли в «Аполлон», когда на сцене разогревающая группа заканчивала первый номер. У мы бы не опоздали, если бы на входе со списком приглашенных не стоял какой-то неграмотный дурачок, который никак не мог найти наши фамилии. Я-то не стала бы слушать малоизвестных музыкантов, всего лишь создающих фон для главного исполнителя; пока они выступают, лучше чего-нибудь выпить. Но Ричард как музыкальный журналист не мог их пропустить: журналисты всегда слушают эти группы, чтобы потом иметь возможность честно заявить: «Да, я помню «Дайр Стрэйтс» еще с тех пор, как они играли в клубе в Нью-Касле. Они выступали на разогреве, а те, кого тогда считали звездами, уже давно сошли со сцены!» Я высидела еще две песни, после чего не вытерпела и, оставив Ричарда, пошла к бару.
Слабонервным в бар «Аполлона» лучше не ходить. Представьте себе маленькое, тесное помещение, где стены отделаны красной блестящей мозаикой, воздух прокурен, дышать нечем и сильно пахнет спиртным. Тем не менее я протолкалась к стойке и стала терпеливо ждать, пока кто-нибудь из барменов обратит на меня внимание. В «Аполлоне» специализируются на легких напитках в пластиковых стаканах. Причем совершенно не важно, что именно ты заказываешь, все равно напитки ничем, кроме цвета, не различаются. Я заказала светлое пиво и получила стакан с желтовато-зеленой теплой жидкостью, напоминающей мочу. Я отпила глоток и, подумав, решила, что раз это называется пиво, значит предназначено для питья.
На обратном пути из бара я внезапно увидела знакомое лицо. Я так резко остановилась, что на меня кто-то налетел сзади, и половина пива из моего стакана выплеснулась на брюки стоящего рядом мужчины.
Я суматошно извинилась, достала из сумочки носовой платок и отдала его мужчине. Наконец тот успокоился и отошел, а я обвела глазами помещение и поняла, что мой знакомый уже исчез. Это был Гэри Смарт, брат и сообщник Билли Смарта. В углу, где он стоял, сейчас топтались трое посторонних ребят.
Смарт словно испарился, и понять, в каком направлении он ушел, было невозможно. Когда я его увидела, он разговаривал с высоким худым мужчиной, который стоял ко мне спиной. Я не слышала ни слова из их разговора, но, судя по жестикуляции, они заключали какую-то сделку. Смарт явно в чем-то убеждал собеседника, а тот не соглашался. Вряд ли они спорили о последнем альбоме Джетта. Я выругалась про себя: упустила такой случай разжиться информацией!
Но сокрушаться было поздно. Я допила остатки так называемого пива и направилась в зал. По дороге я еще пыталась осмотреться и понять, не прячет ли кто-нибудь из посетителей под майкой или рубашкой фальшивые часы, но ничего не заметила. Я вернулась в полупустой зал и села рядом с Ричардом. На сцене группа допевала последнюю песню. Наконец выступление закончилось, и музыканты ушли под жидкие хлопки. Зажегся свет.
– Куча дерьма, – констатировал Ричард.
– Это их название или твое суждение?
Он засмеялся.
– Да нет, у них на это честности не хватает. Слушай, пока есть свободное время, расскажи, как день прошел.
Он закурил, и я тоже достала сигарету. Я давно заметила, что разговоры с Ричардом помогают мне решать многие проблемы: ему свойственно интуитивное понимание людских характеров и поступков, позволяющее найти самый неожиданный выход из сложной ситуации. А у меня аналитический склад ума, так что мы отлично дополняем друг друга.
Но как только я начала рассказывать про бра тьев Смарт, погас свет, и зал, к этому моменту уже набитый битком, буквально взорвался криками: «Джетт! Джетт! Джетт!» Люди вопили, размахивали горящими зажигалками, приветствуя Джетта и его группу. Наконец музыканты взошли на сцену. Синий луч, упавший сверху, выхватил ударника в глубине сцены, и тот стукнул по тарелке. Затем прожектор высветил пурпурным светом басиста, затем – клавишника за синтезатором – оба отозвались выразительными аккордами. Тут же в мелодию влился бархатистый звук саксофона.
Неожиданно на сцене вспыхнуло ослепительно яркое белое пятно, и Джетт влетел в него словно на крыльях. Его черная кожа блестела в свете прожекторов, а сам он выглядел одновременно и хрупким, и удивительно сильным, и страстным. На шее у него висела на ремне акустическая гитара. Публика снова взорвалась; люди орали, подпрыгивали, всячески неистовствовали. Но едва Джетт запел, все стихло.
Сегодня он пел еще лучше, чем обычно.
Я стала поклонницей Джетта, когда вышел его первый альбом. Тогда, как и сейчас, я не могла определить, к какому жанру отнести его музыку. В первом альбоме было двенадцать песен, исполняемых в сопровождении акустической гитары, саксофона и струнных. Все вещи были разные: и совсем простенькие, с текстами про любовь, и более оригинальные. Песню «Хочу сегодня быть с тобой», в которой звучали мотивы торжественных религиозных песнопений, немедленно объявили хитом года. У Джетта был потрясающий голос – словно музыкальный инструмент, чей звук только выигрывает на фоне любого аккомпанемента. Тогда мне было пятнадцать лет, и я просто теряла голову, слушая песни Джетта. Я растворялась в этой печальной музыке и удивительных стихах, проникающих в самое сердце.
За первым альбомом последовали восемь остальных, но они уже не производили такого сильного впечатления. Не знаю, возможно, дело во мне самой; музыка, которая сводит тебя с ума в пятнадцать лет, звучит по-другому, когда тебе за двадцать. Но и сами песни менялись. Музыка в них была такой же глубокой и сильной, а вот тексты становились все более простыми и примитивными. Может быть, на стихи влияли взгляды Джетта на женщин: трудно писать хорошие песни о любви, если считаешь, что женщина годится лишь на то, чтобы готовить еду и рожать детей. Впрочем, толпа, собравшаяся сегодня в «Аполлоне», явно не разделяла моего скепсиса – каждую песню приветствовал настоящий взрыв. Джетт исполнял и старые вещи, и новые; сегодня он чувствовал себя дома, ведь он здесь родился. Джетт воплотил мечту каждого северного парня, переехав из черного квартала в роскошный особняк в Чешире.