В городе все было иначе. Там ее жизнь не принадлежала ей, а управлялась событиями извне, неподвластными ее контролю, уже свершившимися на темных улицах, куда ее неудержимо тянуло снова и снова.
Дело было не в ней, а в городе.
«Ты привела Майера к этому зданию поздним вечером. Ты выгнала Бенгта Рослинга из своей жизни. Оттолкнула Марка и его отца. Ты выбирала неверные повороты на развилках, пока пыталась понять, кто убил Нанну Бирк-Ларсен».
В последнее время этот голос реже беспокоил ее.
На дверце холодильника висела фотография Марка. Они не виделись уже пять месяцев. Должно быть, он стал еще выше.
В интернет-магазине она купила ему на день рождения толстовку. Дешевый подарок — все, что она могла позволить на свою жалкую зарплату.
Следовало бы иногда навещать мать. Непонятно почему, но давняя война между ними, когда-то яростная и непрерывная, утихла с тех пор, как Лунд уволили из полиции. Возможно, Вибеке все-таки обладала способностью сочувствовать или даже жалеть, которую ее дочь раньше никогда не замечала. А может, просто они обе старели, и им не хватало энергии на постоянные споры, которые разделяли их столько, сколько Лунд себя помнила.
Взгляд на календарь. До следующей смены трое суток, и совершенно нечем их заполнить.
Лунд села к ноутбуку, просмотрела новостные сайты. Прочитала то немногое, что журналистам удалось узнать об убийстве в Минделундене. Похоже, Леннарт Брикс теперь управлялся с прессой лучше, чем два года назад, когда половина копенгагенских политиков пытались избежать скандала из-за постоянных утечек информации о ходе расследования дела Бирк-Ларсен.
Брикс… Он не был плохим человеком, всего лишь честолюбцем. Он не уволил ее сразу, а предложил вариант, позволяющий ей остаться в полиции, только тогда ей пришлось бы проглотить свою гордость, признать ложь правдой, скрыть то, что следовало вытащить на свет.
Если она и согласится, то не ради Брикса и уж точно не ради его симпатичного «мальчика на посылках», Ульрика Странге. Может, ради Марка. Или даже ради матери. Но прежде всего она бы сделала это ради себя. Потому что ей хотелось.
На телефоне замигал сигнал напоминания: сообщение самой себе о том, что сегодня день рождения Марка.
— Черт, — обругала она себя и бросилась заворачивать дешевую толстовку в бумагу с рождественскими оленями — другой в доме не было.
Обматывая сверток скотчем, она набрала домашний номер матери. Вибеке не ответила, в последнее время ее часто не бывало дома.
— Привет, мам, — произнесла Лунд в трубку после сигнала автоответчика. — Я приеду сегодня на день рождения Марка, как обещала. Только до завтра, на один день. До встречи.
Затем она достала потрепанную дорожную сумку, засунула туда первое, что попалось под руку в шкафу, и пошла на остановку автобуса.
Как рассказал Буку встретивший его секретарь, когда-то здесь размещался кабинет короля. Роскошные кресла, большой письменный стол, настольные лампы датских дизайнеров. Из окна открывался вид на манеж, на котором одинокий конюх водил по кругу двух лошадей из конюшни королевы. Государство Дания управлялось в основном из зданий на крохотном острове Слотсхольмен, которые изначально были крепостью, заключавшей в своих стенах весь тогдашний Копенгаген. Дворец Кристиансборг, парламент, кабинеты различных министерств… все это умещалось в нескольких взаимосвязанных переходами и внутренними двориками строениях, воздвигнутых на руинах замка воина-епископа Абсалона. Дороги и тротуары между зданиями были открытыми для публики, дабы лишний раз подчеркнуть либеральную природу современного государства.
Вообще Буку здесь нравилось, только он очень скучал по семье и хотел, чтобы Мария с девочками навещали его почаще.
Вспомнив о резиновом мячике в кармане, он попробовал представить, каково было бы постучать о стены кабинета, построенного для самого короля Дании. Но в этот момент появился Герт Грю-Эриксен, и что-то в его лице подсказало Томасу Буку, что сейчас не лучший момент для игры в мяч. Один из министров правительства находился в больнице в тяжелом состоянии. Антитеррористический законопроект застрял в фолькетинге, опутанный сетью сложных отношений внутри коалиций. Грю-Эриксен был капитаном корабля государства, на штурвале которого лежало слишком много рук.
Невысокий, энергичный мужчина пятидесяти восьми лет, с седыми волосами и благородным, дружелюбным лицом, он пребывал у кормила датской политики так долго, что Томас Бук уже и не помнил, когда было по-другому. И потому выходец из Ютландии невольно трепетал перед премьер-министром, словно ребенок перед директором школы. Да и к тому же светский обмен любезностями никогда не был его сильной стороной.