Взявшись за ручку, Фейт на мгновение застыла, прислушиваясь. За дверью было тихо, и, глубоко втянув воздух, словно перед прыжком в воду, она повернула ручку и вошла.
Глава 3
Комната, в которой очутилась Фейт, занимала все западное крыло дома и выходила окнами на две стороны – с фасада открывался вид на аллею, ведущую к главным воротам, а с противоположной стороны виднелся сад, огороженный увитой плющом стеной. Это крыло пристроили к основному зданию в семнадцатом веке, поэтому спальня Пенхаллоу была обшита деревянными панелями и изобиловала лепными украшениями. В огромном резном камине, полку которого поддерживали две кариатиды, пылали поленья, лежавшие на огромной куче золы. Высокий узорчатый потолок потрескался и почернел от дыма, вырывавшегося из камина при порывах ветра. Темные панели придавали комнате сумрачный вид, от него не спасали даже два ряда окон. Однако любого, кто сюда входил, прежде всего поражала многоцветная пестрота обстановки.
Комната была набита мебелью, на каминной полке, шкафах и многочисленных столиках, занимавших все свободное пространство, теснились самые немыслимые безделушки, собранные без всякой системы. Пенхаллоу просто тащил к себе в комнату все, на чем останавливался его не слишком взыскательный взгляд. Между окнами стоял красный лакированный комод, на нем сидел китайский божок Хотэй, вырезанный из слоновой кости. У другой стены возвышались две довольно уродливые бамбуковые цветочницы с тропическими растениями в горшках. По сторонам камина, на пристеночных столиках пылилась пара огромных малахитовых ваз, перекочевавших сюда из Желтой гостиной. В углу притулился мраморный умывальник, кое-как отгороженный дешевой японской ширмой с золотыми птицами. Рядом обосновался инкрустированный сундук, белесый от времени, а вплотную к нему – изящный столик из атласного дерева, притиснутый к кровати. С другой стороны кровати возвышался ореховый комод, находящийся в близком соседстве с круглым столом, накрытым ярко-красной скатертью из синельки, и изысканной кушеткой эпохи Карла I, обитой выцветшим бордовым бархатом. Рядом стояло инвалидное кресло Пенхаллоу, а поблизости – длинный узкий обеденный стол, заваленный книгами и бумагами, с которыми соседствовали графины, пузырьки с лекарствами и полотняный мешочек с собачьими галетами. К двери в гардеробную примыкал угловой буфет красного дерева. По комнате были расставлены разномастные кресла и другие места для сидения – парочка продавленных кожаных стульев, высокая табуретка с гнутыми ножками, угловатый готический стул, скорее похожий на орудие пытки, и большой мягкий пуф в изножье кровати.
Картины на стенах отсутствовали, лишь над камином висело круглое зеркало в золоченой раме времен королевы Анны. Каминную полку украшали позолоченные часы с эмалевым циферблатом, их поддерживали нимфы и херувимы. По бокам были расставлены фарфоровые фазаны, старинные шахматные фигуры и бронзовые статуэтки лошадей. Ближайший к двери угол заняли высокие напольные часы, и везде, где только можно, были втиснуты столики на тонких ножках с ложками для пунша, табакерками, пресс-папье и фигурками из дрезденского фарфора.
Но не пестрота украшений и мешанина из мебели в бордово-малиново-красных тонах притягивала взор переступавших этот порог. Буйство красок на ковре, закрывавшем почти весь пол, кричащий диссонанс травянисто-зеленых штор и переливчатой синей обивки стульев – все это меркло на фоне адского пламени, которым горело одеяло Пенхаллоу, сшитое из лоскутов атласа, бархата и парчи.
В комнате из всей обстановки выделялась кровать. Глядя на ее массивные формы и антикварный внешний вид, естественно было предположить, что она находится в семье с незапамятных времен. На самом деле Пенхаллоу купил ее на распродаже несколько лет назад. Огромное сооружение из раскрашенного дерева с темно-красным бархатным балдахином, потертым и выцветшим от времени. Потолок балдахина был расписан купидонами и гирляндами из роз, а в высокой спинке кровати располагался целый арсенал шкафчиков и выдвижных ящичков. Стоявшее на возвышении ложе было настолько широким, что на нем разместились бы четверо. Но сейчас там возлежал лишь сам Пенхаллоу, со всех сторон обложенный подушками, – грузная развалина с ястребиным носом, торчащим между одутловатыми щеками, злобными глазками, свирепо сверкающими из-под черных кустистых бровей, и надменно сжатым ртом чревоугодника. На огромном животе едва сходился халат, надетый поверх пижамы. По цветистому великолепию лоскутного одеяла были разбросаны книги, журналы, коробки с сигарами, спичечные коробки, письма и тарелки с фруктами. В ногах устроилась пожилая, благоухающая псиной кокер-спаниельша, такая же тучная, как хозяин. Она имела милую привычку рычать на каждого, кто входил в комнату, и Фейт не стала исключением.