Она предприняла отчаянные попытки вписаться в семейство и даже стала ездить верхом под руководством не знающего жалости Пенхаллоу. Проводила в седле долгие мучительные часы, но так и не сумела совладать ни с одной лошадью, кроме медлительной пожилой кобылы, которая уже никуда не торопилась. Пенхаллоу громко хохотал над ее промахами, а Фейт, рыдая, недоумевала, зачем она вышла замуж за этого человека, но чаще – почему он женился именно на ней. Ей было невдомек, что Пенхаллоу жил, повинуясь лишь порывам, не привык ограничивать свои вожделения и никогда не задумывался о последствиях. Он хотел обладать Фейт, но поскольку заполучить ее он мог только женившись, то связал себя узами брака, положившись на волю провидения, а может, и вовсе ни о чем не заботясь.
Фейт никогда не понимала мужа, и хотя порой ее пугала его невоздержанность в постели, она была слишком молода и неопытна, чтобы осознать, что связала свою жизнь с распутником, который никогда не будет ей верен. И жестокая реальность вскоре открыла ей глаза. Когда она впервые узнала, что у мужа есть любовница, ее обиде и отчаянию не было границ. Но к тому времени Фейт была уже беременна, и только это удержало ее от развода. После рождения сына Клэя об уходе она больше не помышляла. А любовь к Пенхаллоу исчезла без следа. Во время беременности ее постоянно тошнило, Фейт стала нервной и раздражительной. Не перестав питать иллюзий, почерпнутых из романов, она воображала, будто Пенхаллоу окружит ее нежным вниманием, станет волноваться и ежедневно навещать, умоляя заботиться о своем здоровье, а уж во время родов непременно будет нервно ходить под дверью, переживая за нее и их будущего ребенка. Но Рейчел Оттери, первая жена Пенхаллоу, рожала детей без всякой суеты и переживаний, не переставая ездить верхом чуть ли не до самых родов и относясь к этому событию столь же спокойно, как к удалению больного зуба. Поэтому Пенхаллоу не слишком сочувствовал Фейт со всеми ее страхами и нервозностью, расценивая ее положение как несварение желудка. Фейт, считавшая простейшие функции человеческого организма не совсем приличными и могущими упоминаться лишь иносказательно, называвшая сук «девочками» и собиравшаяся сообщить близнецам, что аист принес им чудесного маленького братика, была в отчаянии от черствости мужа, и сердце ее сжималось от боли. В тот день, когда Пенхаллоу радостно сообщил викарию, что его жена «понесла», она поняла, что вышла замуж за животное, и навсегда распрощалась со своими девическими мечтами.
Клэй родился в четыре часа дождливого осеннего дня. Пенхаллоу находился в это время на охоте. Он зашел к Фейт только в семь, весь забрызганный грязью и пахнущий конюшней, кожей и виски.
– Ну, моя девочка, как у нас дела? Уже оклемалась? А где же малыш Пенхаллоу? Ну-ка, посмотрим на этого шельмеца!
Но Клэй ему не очень понравился. Посмотрев на морщинистое личико, чуть видное из-под муслина и голубых лент, он, привыкший, что Рейчел дарила ему крепких и буйных младенцев, недовольно пробурчал:
– Ну и заморыш, черт побери! Прямо крысенок какой-то. Ничего от нашей породы!
Возможно, потому, что в сыне было мало его черт, Пенхаллоу позволил жене самой выбрать для него имя. Клэй рос хилым и болезненным, в чем, по мнению отца, была виновата мать, которая чрезмерно пеклась о себе во время беременности. Вместе со светлыми волосами мальчик унаследовал и робкий характер матери. Он трепетал, услышав зычный голос отца, независимо от того, гневался тот или шумно веселился; плакал от испуга и вечно прятался за материнскую юбку, жалуясь, что старшие братья обижают его. Фейт бесстрашно вставала на защиту своего чада, следя, чтобы никто и пальцем не смел к нему притронуться. Вообразив, будто Клэю постоянно кто-то угрожает, она невольно внушила ему страх перед братцами, хотя те этого не заслуживали. Близнецы, конечно, задирались, но старшие Пенхаллоу, которые с готовностью научили бы его ездить верхом, ловить рыбу, охотиться и махать кулаками, не будь он таким слабаком, попросту не замечали его. На свое счастье, Клэй оказался весьма смышленым и сумел получить грант на обучение в престижном учебном заведении. Пенхаллоу, который всех своих сыновей посылал в местную школу, где они учились спустя рукава, заявил, что раз ни на что другое Клэй не годится, так пусть хоть набьет голову книжной премудростью. Позже он согласился послать парня в Кембридж, где он сейчас учился. Этим Фейт была обязана Рэймонду, поскольку тот прямо заявил: