— Да. Конечно. Вот! Видите, наверху четыре основные галереи, точно так же, как и внизу. Всех их огибает что-то вроде балкона. Мы были в «Арабской галерее», которая прямо над той, что называется «Египетской».
— Куда ведет дверь из «Арабской галереи»?
— Это называется «Зал Шалей».
— Прямо под ним — «Персидская галерея»?
— Да, конечно.
— А вы знали, что в одном углу «Зала Шалей» расположена винтовая металлическая лестница, которая ведет прямо в «Персидскую галерею»? — Когда она кивнула, продолжая не сводить с меня взгляда, я предложил: — Давайте четко определимся. Значит, вы готовы поклясться, что между, скажем, без двадцати пяти одиннадцатью, когда мисс Уэйд, поднявшись, присоединилась к вам, она, вы, Холмс и Батлер все время были в «Арабской галерее» на глазах друг у друга — до какого времени?
— Примерно до без пяти минут одиннадцать, — уверенно ответила она. — Рон и Ринк успели упаковать тот сундук. Как раз к нам снизу поднялся Сэм Бакстер; вот он-то и воспользовался лесенкой в «Зале Шалей». Затем Ринк и Сэм, как самые сильные, потащили эту клеть вниз. Рон… да, Рон слышал, как Пруэн что-то кричит снизу. Поэтому он спустился по лесенке выяснить, в чем там дело, а Ринк и Сэм тащили ящик вниз по главной лестнице. Не знаю, известно ли вам все, что случилось…
Из замкнутого и напряженного свидетеля она превратилась в чрезмерно болтливого, и я осторожно вернул ее в русло разговора:
— Давайте снова зададимся тем же вопросом, мисс Кирктон. Значит, вы уверенно утверждаете, что с десяти тридцати пяти до без пяти одиннадцать вы, мисс Уэйд, Холмс и Батлер все время были на глазах друг у друга?
Простое повторение вопроса нередко приводит к удивительному результату: свидетель не то чтобы меняет показания, но вспоминает факты, которые, казалось, были давно забыты и похоронены. Гарриет Кирктон была далеко не дура. Она вцепилась в край стола, и было видно, что девушка лихорадочно пытается понять, не допустила ли она ошибки. Наконец она кивнула, но выражение раскрасневшегося лица не изменилось.
— Да, я понимаю, что вы имеете в виду, — медленно произнесла она. — Вы же говорили с Пруэном, не так ли? Вы хотите сказать, что этот старый смешной доктор Иллингуорд явился в музей примерно в то же время, когда к нам наверх поднялась Мириам, и что это было примерно в десять тридцать пять. Так? Я об этом не подумала. Сразу же после этого Рон Холмс вышел на балкончик, крикнул Пруэну и спросил у него, явился ли актер… Вы это имели в виду?
— Ну и?..
Она поджала губы:
— Рон выходил из помещения секунд на двадцать. Он был сразу же за дверью. Мы слышали его шаги, слышали его голос и слышали, как он вернулся. Можно считать, что практически он все время был в поле зрения. Разве не так?
Нельзя не признать, что практически так оно и было.
— В связи с этим одно маленькое уточнение, мисс Кирктон, — продолжил я. — Иллингуорд, которого все ошибочно приняли за актера из агентства, встретил Мириам в зале, когда она поднималась из погреба… — Я упомянул его как бы между прочим, поскольку не хотел, чтобы она думала, будто погреб имеет для меня какое-то значение. — И сразу же после этого она присоединилась к вам, своим друзьям. Тут же вылетел Холмс и возбужденно крикнул Пруэну, спрашивая, явился ли актер. Разве Мириам не сказала, как только что встретила его внизу в зале?
Мне показалось, что она была не готова к этому вопросу и даже не задумывалась над ним.
— Насколько я помню, нет, не сказала! Она вообще ничего не говорила.
— Как она себя вела, поднявшись? Нервничала? Была обеспокоена? Расстроена?
— Она была в очень нервном и расстроенном состоянии, — ровным голосом ответила Гарриет Кирктон. — Вы попросили меня говорить правду, что я и делаю.
Девушка заняла позицию, которую предпочитают многие, когда им приходится исполнять обязанности, несущие в себе легкую — именно легкую, а не тревожную — опасность; она физически напряглась. Так проходят мимо злобного пса, который издает тихое рычание.
— Вы знали, почему она была расстроена?
— Нет, мистер Хэдли, не знала.
Я воздержался пока от соображений по этому поводу. Встав из-за стола, я подошел к окну и, позвякивая в кармане мелочью, сосредоточился на текущих по стеклу струях дождя. Но когда я миновал круг света, то краем глаза уловил брошенный на меня взгляд. Поскольку я избегаю поспешных выводов, я не стал придавать ему особое значение; но все же мне показалось, что, когда я отвел глаза, она внезапно расслабила сведенные судорогой мышцы и, слегка откинув голову, проглотила стоящий в горле комок; на ее застывшем бело-розовом правильном лице, словно вышедшем из-под кисти Бёрн-Джонса, дрогнули густые ресницы. Оказалось, она всего лишь извлекла портсигар из кармана плаща и продолжала сидеть, молча уставившись в пол. Я повернулся:
— Мисс Кирктон, если ваши слова подтвердятся, то тем самым вы представите алиби для четырех человек. Но ведь вы понимаете, не так ли, что выставляете двух персонажей в очень плохом свете. Исходя из ваших слов, единственными, кто мог совершить убийство, оказываются Бакстер или Джерри Уэйд.
Мои слова несказанно изумили ее.
— Но это невозможно! Нет! Нет! Это полный абсурд. Подождите! Джерри был с Иллингуордом — ведь так? Кроме того, он никогда бы не смог… Что же до Сэма… Сэма! — Ее голос поднялся почти до крика, и она лишь махнула рукой, не в силах закончить предложение; у нее не хватило слов, чтобы выразить, насколько Сэм не подходит кроли убийцы. — Сэм — да что вы! Вы только посмотрите на него! Всего лишь поговорите с ним! То есть я хочу сказать, он очень хороший парень, и подумать, что он убийца!..
— Это в самом деле не комплимент, когда тебя считают убийцей. Поскольку вы считаете, что он никак не мог быть убийцей, то вы и не сказали ни одного плохого слова в его адрес.
— Вы понимаете, что я имею в виду! — Она была в таком возбуждении, что на глаза у нее навернулись слезы. — В любое другое время я бы выдала вам все, что вы заслуживаете, но сейчас не могу. Мне не хочется шутить. Мне не хочется ничего, кроме как забиться в угол и сидеть там, стуча зубами. Сэм, с его рыжими волосами и порочным прошлым (оно состоит лишь в том, что его порой посещает желание крепко напиться), с его новообретенным достоинством и с его… Да вы только пообщайтесь с ним хоть пару минут! Как я говорила, он очень хороший парень, но из тех, которые, даже ухаживая за женщиной, каждое предложение будут сопровождать словами: «Вы понимаете, что я имею в виду?» Кроме того, я вспоминаю, что он поднялся к нам в «Арабскую галерею» еще до одиннадцати…
— Сколько было времени? Это вы точно помните?
— Ох, да не знаю. Я все время была рядом с Ринком, и мы десятки раз прикидывали, что и когда надо делать! Скажу лишь, что он появился примерно без десяти одиннадцать. Может, раньше. И если…
Постучавшись, из приемной зашел Кларк и положил на стол передо мной сложенную записку. Хотя куда проще было бы позвонить по телефону, он не изменял своему излюбленному методу общения. Я развернул записку и прочел следующее: «Внизу ждут два человека, которые доставили эту даму на машине. Зовут Батлер и Уэйд. Считают, что вы, может, захотите увидеть их тоже».
— Да, я скажу когда, — отпустил я Кларка. И, повернувшись к девушке, продолжил: — Давайте, мисс Кирктон, мы с самого начала представим себе всю эту историю. Что вы скажете о розыгрыше, направленном против мистера Маннеринга?
— Вот из-за этого-то я и чувствую себя хуже всего! — взорвалась она. — Смешно, но так и есть. Грег Маннеринг в полной мере посчитался с нами, не так ли? Мы хотели сделать из него идиота, а в итоге сами оказались круглыми дураками. Я так и вижу, как он покатывается со смеху — да и остальные тоже, когда рассказывают коронеру эту историю. Неужели вы не понимаете, как ужасно все мы себя чувствуем? Поверьте, мы не собирались никому причинять вреда. Мы просто хотели полюбоваться, как он перепугается, когда злой дух кинется на него с угрозами вырезать ему печень. Самомнение у него просто невыносимое; знай вы его, вы бы меня поняли.
— Он влюблен в мисс Уэйд?
Она задумалась:
— Да, думаю, глубоко и искренне.