— Хороший денек, не правда ли? — добродушно сказал он. — На тот случай, если вы не знаете, я Джефф Уэйд. Тот самый Джефф Уэйд. Хотел бы немного поболтать с вами.
— В самом деле? — спросил комиссар полиции, вложив в эти несколько слов максимальное количество яда. — Ну и?..
Самоуверенный визитер зашелся радостным кашлем. Уткнув подбородок в узел галстука, он оглядел стол.
— Вы, никак, считаете, что состряпали дело против молодого Маннеринга? — осведомился он.
— То есть?
Этот морщинистый старый черт откровенно веселился. Запустив руку за отворот пиджака, он извлек оттуда бумажник. Из него он вытащил то, что я никогда в жизни не видел и даже не верил, что оно существует. Это был банкнот в пять тысяч фунтов, который он разложил на столе.
— Положите сюда шестипенсовик, — сказал он.
— Боже… милостивый, — пробормотал генеральный прокурор, не веря своим глазам. — Вы пытаетесь…
— Нет, джентльмены, — спокойно и исключительно вежливо вмешался Маннеринг. — Это не взятка. Мой будущий тесть так далеко не заходит; рискну сказать, что любого из вас можно было бы купить значительно дешевле. Будьте любезны шестипенсовик.
Никто не произнес ни слова, ибо в этой ситуации не было сил даже гневаться. Старый Уэйд склонился над столом и ткнул пальцем в банкнот.
— Значит, никто не хочет рискнуть шестью пенсами? — спросил он. — Никак, духу никому не хватает? Я хочу поставить эту бумажку против вашей монетки — дело против Маннеринга у вас не получится, а если даже и попробуете, то Большое жюри[18] вас прокатит. Ну как?
— Джефф, — после паузы сказал сэр Герберт, — это заходит слишком далеко. В определенной мере я готов с тобой согласиться, но твой поступок — полная и законченная наглость, которая превышает все, что ты делал или склонен сделать. Так что убирайся — и незамедлительно.
— Минутку, — сказал глава полиции. — Почему вы так уверены, что нам не удастся выдвинуть обвинение?.. Эй, что там за шум?
Когда в кабинет влетел Попкинс, из-за двери раздался нестройный гул голосов.
— Предполагаю, что это компания мистера Уэйда, — с достоинством проинформировал он. — И их там довольно много.
— Свидетели, — спокойно сообщил мистер Уэйд. — Тринадцать голов. И они готовы доказать, что вечером в пятницу, 14 июня, от девяти до без четверти одиннадцать Маннеринг сидел вместе со мной в греко-персидском ресторане на Дин-стрит (сейчас он называется «Шатту из Сохо»). Явились два его владельца, мистеры Шатту и Агуинопопулос. Четыре официанта, гардеробщик и швейцар. И наконец, четыре независимых свидетеля, которые обедали в тот вечер…
— Всего двенадцать, — спокойно сказал комиссар полиции.
— О, есть и тринадцатый, — с многозначительной ухмылкой добавил старый Уэйд. — Он тоже пригодится. Только погодите. В Британии есть много хороших вещей. Например, британский суд присяжных. Имея такие показания, я берусь доказать, что рыба никогда не выпила и глотка воды. Вы это называете алиби. Сможете ли вы разрушить его? Рискнете ли? Свидетели все на месте. Вперед! Попробуйте представить дело в суд, и я опровергну обвинение, едва только судья сядет на свое место. Но вы никогда не дойдете до суда, потому что бьюсь об заклад на что угодно — Большое жюри отвергнет обвинение. Вот почему я и предупреждаю: вам лучше сразу же бросить эту затею, а не то всех вас сварят в котле с кипятком.
— Черт бы тебя побрал, — сказал сэр Герберт, — ты же купил этот ресто…
— Докажи, — в лицо ему ухмыльнулся старик. — Держись от этого дела подальше, Берт. Ты был мне полезен, и я не хочу тебе неприятностей.
— Предполагаю, позволительно осведомиться, — не моргнув глазом спросил генеральный прокурор, — прикупили ли вы что-нибудь еще вместе с рестораном?
— А вот вы и попробуйте осведомиться, — ответил Уэйд прокурору, укоризненно покачав головой, — и на руках у вас окажется такой потрясающий иск о клевете, которого вы и не видели. Ха! Хотя о чем речь? Тут есть человек, которого я уже поставил на место. — Он ткнул в меня пальцем. — И думаю, вы поняли, мистер суперинтендант Как-вас-там-зовут, что угрожать мне опасно для здоровья.
— Неужто? — сказал я. — Давайте-ка послушаем, что может сказать мистер Маннеринг. Итак, мистер Маннеринг, вы утверждаете, что в пятницу вечером, от девяти до без пятнадцати одиннадцать, вы были в ресторане?
Маннеринг кивнул. На лице у него было выражение серьезной вежливости и неколебимой уверенности. Он одарил нас приятной улыбкой:
— Да, был.
— Пусть даже вы признавались инспектору Каррузерсу, а потом и мне, что в двадцать минут одиннадцатого были на Принс-Регент-стрит?
— Прошу прощения, — все с той же серьезностью возразил Маннеринг. — Думаю, вы не совсем правильно поняли меня. Когда в пятницу вечером я разговаривал с инспектором Каррузерсом, вы конечно же понимаете — я был в таком неадекватном состоянии, что не мог отвечать за свои слова. Не уверен, что именно я тогда говорил, да и инспектор не может предъявить мои показания, поскольку я ничего не подписывал и не ставил инициалов. Строго говоря, я почти уверен, что говорил ему то же, что сообщил вам в понедельник: хотя не скрываю, что в пятницу вечером действительно был на Принс-Регент-стрит, я не уточнял, когда состоялся этот визит. Я заявил только, что поднялся по черной лестнице, но безоговорочно отказался дать вам дополнительную информацию. Э-э-э… вы будете это отрицать?
— Нет. Именно это вы мне и сказали.
Он великодушно поблагодарил меня, слегка склонив голову.
— Тем не менее, — громогласно и торжественно заявил он, — ныне я готов рассказать вам, что на самом деле происходило в пятницу вечером — лишь чтобы предотвратить свойственные вам глупые заблуждения. До сих пор я молчал, поскольку не хотел ставить в неудобное положение мистера Уэйда.
— Мне довелось встретить мистера Уэйда, когда он выходил со станции Ватерлоо со своими двумя… э-э-э, приятелями, владельцами ресторана. Было девять часов вечера, и я принял его приглашение отобедать. После этого, как и было обговорено, мы собирались направиться в музей; мистер Уэйд проинформировал, что послал телеграмму доктору Иллингуорду с просьбой встретить нас в половине одиннадцатого. К сожалению, мистер Уэйд столь увлекся разговором о Персии с мистером Шатту, что решил — будем откровенны, джентльмены — решил пропустить встречу с доктором Иллингуордом. Но он не хотел причинять огорчение уважаемому доктору. Поэтому он попросил меня отправиться в музей, где его должен ждать доктор Иллингуорд, и принести ему подобающие извинения. Было без четверти одиннадцать, когда я покинул ресторан. Один из его владельцев, мистер Агуинопопулос, держал свою машину в гараже позади Пэлл-Мэлл-Плейс; в тот момент он как раз направлялся домой и предложил подвезти меня. И по пути мне вдруг пришло в голову, что произошла ошибка. Как вы знаете, сначала мы собирались организовать встречу в музее в одиннадцать часов. Но мистер Уэйд, послав телеграмму доктору Иллингуорду, в которой сообщил об изменении времени встречи, забыл проинформировать всех остальных, что встреча все же состоится, хотя утром он отменил ее. Они не получили никакой телеграммы, так что музей может быть пуст. Попасть в него не мог ни я, ни доктор Иллингуорд, который, должно быть, ждет у входа. Тем не менее я помнил, что Мистер Холмс живет в районе Пэлл-Мэлл-Плейс. Я попросил мистера Агуинопопулоса подъехать к гаражам, где он обычно оставлял машину, с тыльной стороны, а я пойду искать мистера Холмса. Покинув машину, я пошел по Принс-Регент-стрит, и у задних дверей здания встретил мистера Джорджа Деннисона, управляющего домом, который давал кому-то указания…
В этот момент сэр Герберт Армстронг грохнул кулаком по столу.
— Да здравствует лжесвидетельство! — рявкнул он. — Джефф, этот дом, как и ресторан, принадлежит тебе! Пруэн рассказал Каррузерсу…
— Докажи, — холодно ответил Уэйд. — Я тебя предупреждаю, Берт: держись от этого дела подальше. Продолжайте, молодой человек.
Маннеринг снова обрел подчеркнутое хладнокровие.
— Да, конечно. Итак, мистер Деннисон — он и есть тринадцатый свидетель, о котором упоминал мистер Уэйд, — впустил меня и вместе со мной по черной лестнице поднялся к дверям квартиры мистера Холмса. В ней никого не было, но я увидел некоторые свидетельства, которые привели меня к убеждению, что компания тем не менее отправилась в музей. Было около одиннадцати часов. Я спустился вниз, поговорил с мистером Деннисоном и пешком направился в сторону музея. В нем стояла темнота. Все же я почувствовал, что все остальные находятся в здании, и стал громко стучать в двери. От этого занятия меня отвлек полисмен. Он неправильно истолковал мои действия, но я, естественно, не мог объяснить, что мистер Уэйд — прошу прощения, сэр, — некорректно поступил с уважаемым гостем доктором Иллингуордом, и послал меня извиниться перед ним.
18
Большое жюри — в английской юриспруденции суд присяжных, который проводит предварительное рассмотрение дела, решая, достаточно ли убедительны доказательства для передачи его в суд.