Поэтому двадцать четвертого декабря вам в костюме Корнюсса ничего не стоило убедить аббата Фюкса, когда он достал раку из сейфа, в том, что совершенно настоящие камни — фальшивые! Уже в течение трех недель преследуемый страхом ожидания кражи, кюре поверил, что она и в самом деле состоялась, и побежал за ювелиром, а вы тем временем… Барон, я с удовольствием выпью еще малиновой водки…
Воцарилось длительное молчание.
От поленьев рассыпались снопы искр. Угли казались живыми. Их свет, скользящие по ним тени оставляли впечатление постоянного движения. Или наводили на мысль о плавке металла, более драгоценного, чем любой из существующих в природе. Большое полено, подточенное огнем, скатилось на середину камина, разрушая прекрасные замки из золота и драгоценных камней, возникающие в нагромождениях угольев под пристальным взглядом.
— Чего вы ждете, маркиз? — внезапно спросил барон изменившимся от волнения голосом. — Чего вы ждете, чтобы задать вопрос, рвущийся с ваших губ? Почему?.. Почему я, барон де ля Фай, совершил кражу?
Маркиз промолчал. Ударом щипцов барон разбросал кучку углей. И, словно молчание стало для него невыносимо, продолжал:
— Я представляю, что вы себе говорите: «Барон в долгах!» или «Барон небогат, ему надоело жить затворником». «Никогда не любил, и уже давно не влюблялся!» «Барон хочет жениться!» Вот что вы себе говорите. Вы ошибаетесь!
Барон взял с круглого столика книгу.
— Вот что я читаю последнее время: «Жизнь сюринтенданта Фуке». Вы поняли? Нет еще? А мои архивы? Вы смотрели мои архивы, вы могли заметить, что бароны де ля Фай были когда-то очень богаты. Вы все еще не понимаете?
— Пока нет, барон.
Барон де ля Фай загорелся, возбужденно заходил по комнате.
— Очень богаты, говорю я… Более того, маркиз! Они умели жить пышно. Ведь обладание — еще ничто. Но умение тратить! Уметь создать с помощью золота и бумажных денег красоту тем более драгоценную, чем она эфемернее — красоту платьев столь нежных, что от малейшего дуновения они портятся, красоту фонтанов столь хрупких, что порыв ветра рассеивает их дождем, красоту фейерверков, исчезающих в ночи, не успев родиться, красоту ковров из роз, которые расцветают и вянут за день!
Он с яростью бросал слова, он упивался ими. Потом горестно рассмеялся:
— А теперь представьте себе жизнь этого лотарингского дворянина, вынужденного перебиваться с супа на тушеное мясо, этого хозяина замка, чей домашний штат сводится к старой женщине, этого барона, которому приходится экономить на свечных огарках, чтобы свести Новый год с днем святого Сильвестра, тогда как его предки… Теперь вообразите, как нарастало безумие — украсть бриллианты, эти камни, глупо скрытые в сейфе от глаз с одного конца года до другого, завладеть ими и на плоды этой кражи возродить былое великолепие; залить огнями от основания до конька кровли этот старый замок и холм, на котором он стоит! Снова заставить блистать здесь все, что мир знает прекрасного: женщин, цветы, музыку — как когда-то!
— А потом? — довольно холодно изрек маркиз.
Возбуждение барона мгновенно спало.
— Потом?
— Да. Как только угаснет пожар праздника?
— А? Вы не понимаете! Потом? — Он устало махнул рукой. — Потом? Какое это имеет значение?..
И прошептал после долгой паузы:
— Что ж, я все-таки дал один праздник…
Маркиз улыбнулся в тени. Голос барона изменился:
— Праздник, который ничего не стоил! И все же там все это было! Тонкое стекло и фарфор, музыка, танцы… И напротив меня сидела девочка, такая хрупкая, такая чистая… И вот, теперь… — У него снова вырвался усталый жест. — Какое имеет значение…
— Барон, — сказал маркиз, — все в порядке, теперь. Камни без комментариев будут возвращены монсеньору Жибель. Бриллианты вернутся на раку. Дело закрыто. Я думаю, будет жаль, если все сказанное здесь не останется между нами.
Лицо барона сильно побледнело, губы дрожали.
— Маркиз, я не могу… Я…
— Я бы попросил у вас еще капельку этой превосходной водки, барон!
Кот, сидевший на окне, исчез.
— Но… — внезапно взволновался барон, — для властей? Ответственность за кражу…
— Останется в тайне! Если только ее не возьмет на себя доктор Рикоме!
— Я бы предпочел тайну.
Когда маркиз де Санта-Клаус спустился с холма, его поразило, как сильно потеплело. «Избыток великодушия, — думал он. — Словно все разом ударились в него — и небо, и маркиз де Санта-Клаус!»