Тут же стояли три вместительных шкафа. Блэз Каппель распахнул их и вытряхнул содержимое. На полу вперемешку громоздились костюмы, используемые для представлений. В пестрой куче выделялись красные с белой отделкой плащ и шапка Деда Мороза и зеленоватое одеяние Деда с Розгами, которым родители так любят пугать непослушных детей.
Шкафы были пусты. Никого не оказалась ни под скамьями, ни за клавиром.
Священник и ризничий выглянули в окно. Ни на земле сада, ни на дорожках аллей, ни на пустующих в это время года грядках цветников — от дома и до отстоящей метров на десять невысокой стены, утыканной черепками, — не было никаких отпечатков следов. Человек явно не выпрыгивал в окно. Может, он взобрался по стене на крышу церкви и бежал оттуда? Невозможно: на гладкой стене ни одного выступа, чтобы уцепиться, ни одного окна, откуда могла бы свешиваться веревка.
Аббат Фюкс и Блэз Каппель смотрели друг на друга потрясенные. С площади еще доносились ослабленные расстоянием голоса поющих песнь святого Николая девочек:
«Дай-ка мне той солонины, Которой уже семь лет», — Он только сказал, а уж мясника За дверью простыл и след…Аббат Фюкс вернулся в ризницу, открыл сейф. Рака святого Николая была из гравированного серебра, прямоугольной формы, и имела двадцать сантиметров в высоту, десять в глубину и пятнадцать в ширину. Особую ценность ей придавали два крупных бриллианта, закрепленные по обеим сторонам золотыми зубцами.
Раку выставляли трижды в году: в Духов день, 6 декабря — в праздник святого Николая, и на рождественскую ночь. С приближением этих дней у преследуемого страхом перед возможным ограблением кюре начиналась бессонница.
— Ну, вот видите, господин кюре! Бриллианты на месте. Не стоит вам так волноваться.
За те десять лет, что Каппель исполнял в Мортефоне обязанности звонаря, церковного сторожа и певчего, а кроме того готовил священнику и вел его хозяйство, у него выработался покровительственный тон, свойственный старым слугам.
— Приготовлю-ка я вам настойку с капелькой спартеина.
— Хорошо, Каппель.
— Потом вы ляжете, а я подам вам яйцо всмятку.
— Хорошо, Каппель, но…
— И никаких «но», господин кюре. Вы меня слушаетесь, а не то я позову доктора Рикоме.
Дома, пока Каппель готовил настойку, аббат Фюкс порылся в секретере и вынул оттуда листок.
— Каппель, я должен сделать одно признание. До сих пор я предпочитал молчать, так как не подобает мне вносить беспокойство в умы. Но прошлым месяцем я получил анонимное письмо, которое меня очень мучает.
Зажав между своими тощими ляжками страдающие одышкой мехи, которыми вот уже несколько минут пытался раздуть огонь, Каппель снял очки, тщательно протер стекла и прочитал:
«Господин кюре!
Вы знаете, что несколько лет назад была похищена реликвия церкви Сен-Николя-дю-Пор, находящейся в сорока километрах от вашего прихода. Хотя я и не могу открыть вам источник моей осведомленности, мне известно, что шайка грабителей готовится обчистить церкви нашего края. Я не называю себя, потому что иначе моя жизнь подвергнется опасности».
— Почерк мне незнаком, — заметил ключарь, — но писал мужчина.
На конверте стоял штемпель почты Нанси.
— Сначала я принял это за глупую шутку, — сказал кюре уже более спокойным тоном. — Но нынешнее нападение говорит об обратном. Больше всего меня тревожит то, каким дьявольским способом скрылся этот человек в маске.
— Может быть, лучше всего сообщить мэру?
— Чтобы он уведомил муниципальный совет? Господи, даже если он это и не сделает, то все равно все выболтает своей жене, а уж она взбаламутит весь город. Нет, Каппель. Только без скандала…
— Ладно, — ответил Каппель. — В таком случае, я побуду на страже.
— Вы смелый человек, Каппель. Но ни вы, ни я не в состоянии уследить за этим.
Настойка была готова.
— Выпейте это горячим, господин кюре, а я пока положу вам в кровать грелку.
Кюре улегся.
— Грабитель потерпел неудачу, не думаю, чтобы он рискнул вернуться, — заметил Каппель.
Он вышел и отправился в ризницу. Здесь Каппель зажег свечу, вооружился дубинкой и поднялся по лестнице, ведущей в комнату наверху. В просторном помещении никого не было, лишь зияли распахнутые шкафы да по полу были раскиданы костюмы. Чадящий огонек огарка бросал красный отсвет на плащ Деда Мороза. Ризничий высунулся из окна, старясь взглядом проникнуть в темноту, заполнившую сад, откуда иногда доносился треск сухой ветки. Затем он перевел взгляд дальше, туда, где муаровой лентой медленно текла Везуза. Там находились Вогезы, а дальше Мольсгейм, Розгейм, Орберне — Эльзас, родина Каппеля.