Конечно же, барон не влюбился в Золушку. Он ведь не юнец! И не пойдет к Гаспару Корнюссу покупать чувствительные открытки для выражения своего пыла! Но после того, как он проводил девушку до порога ее дома и расстался с ней, воспоминания о вечере пробудили в нем полные нежности мысли, а он считал их уснувшими навсегда. Он удивлялся им, — немного наивно, подобно человеку, озадаченному звуком веселого эха, которым своды и коридоры угрюмого замка, захваченного компанией подростков, откликаются на смех и молодые голоса.
Равнодушный к буре и снегу, в котором увязал по колено, барон задумчиво вернулся в замок.
Маркиз, позвонив в Париж и долго прождав ответа, давно уже спал в своей комнате в «Гран-Сен-Николя».
Вскоре в Мортефоне остались лишь два освещенных места — комната аббата Фюкса, у изголовья которого дежурили Каппель и Софи Тюрнер, и церковь, где четверо «стражей святого Николая», о которых все напрочь забыли, продолжали, не зная о последних событиях, добросовестно охранять «стеклышки».
* * *Около восьми часов утра в мэрии взорвался телефонный звонок. Но в мэрии никого не было. Телефон позвонил немного, потом замолчал, зато звонок раздался в квартире господина Нуаргутта. У мэра, вырванного из глубокого сна, была тяжелая голова, мысли путались, и он не слишком любезно рявкнул:
— Что там еще?
— Это один из полицейских опербригады, выехавшей ночью из Нанси, господин мэр. Я вам звоню из Блэнвиль-ля-Гранде.
— Из Блэнвиль? Мне казалось, вы собирались доехать до Сирей на поезде. Какого черта вы вышли в Блэнвиль?
— Силой обстоятельств, господин мэр. Поезд сошел с рельсов.
— Обратное меня бы удивило! В Блэнвиль это случается двадцать раз за год. Надеюсь, никто не умер?
— Нет! Только несколько пассажиров ушиблись. Ничего страшного. Но рельсы повреждены на большом участке. Ремонт потребует времени. Мы попробуем добраться до Мортефона на машине. Это, правда, будет сложно. Буря натворила дел. Снег такой глубокий, что невозможно разобрать, где дорога, где поля.
— И снег еще идет! — сказал мэр. — Хотя ураган постепенно успокаивается.
— Ну, ничего, мы люди настырные. Надеюсь, все рекомендации относительно положения тола и сохранения следов, данные вам из Нанси, были, но мере возможности, приняты во внимание?
Вопрос развеселил мэра:
— Будьте спокойны! — заверил он. — Я приказал построить что-то вроде небольшой хижины вокруг следов.
— Великолепно! В таком случае вы глазом моргнуть не успеете, как мы уже расследуем все дело. До скорого, господин мэр.
Мэр повесил трубку и рассмеялся. «Идиоты! За ночь они преодолели двадцать три километра! Машина… поезд… Очевидно, дальше они опробуют сани. А в конце концов через несколько дней явятся на лыжах…»
Он снова лег в кровать и тут же заснул.
Примерно в это же время в долине Везузы остановился автомобиль. Он, видимо, покрыл большое расстояние — кузов был весь в серой грязи. У шофера вырвался бессильный жест:
— Ну, теперь мы точно застряли. Абсолютно невозможно двигаться дальше, месье!
— Шарль, вычеркните слово «абсолютно» из вашего лексикона. Ничто не абсолютно! Все относительно! До Мортефона не больше пятнадцати километров. Последнее усилие, и мы у цели.
— Но, месье, это… Прошу прощения у месье, но это безумие. Тут не знаешь, по чему едешь. По дороге? По целине? Мы провалимся в яму, это факт!
— Шарль, неважно! Надо проехать!
— Но мы можем свалиться в реку! Ее ведь больше не видно!
Человек, сидевший в глубине машины, открыл дверцу и вышел, оказавшись по пояс в снегу.
— Вот, — можете сами удостовериться, — буркнул шофер.
— Шарль, я решил доехать и доеду. Я сажусь за руль.
— Но, месье…
— Хватит разговоров. У нас мало времени.
Человек без обиняков отодвинул шофера и сел за руль.
— Устраивайтесь на сиденье, Шарль, вы это заслужили.
— Это самоубийство, месье!
— Садитесь, или закройте дверцу и отодвиньтесь, — холодно ответил тот, включая сцепление.
Брызги грязного снега яростно полетели из-под колес. Колеса, снабженные цепями, заскользили, но все же вгрызлись в неверное покрытие. Шофер едва успел вскочить на подножку. Человек за рулем зажал зубами сигару и протянул руку в глубь машины: