В доме священника я посмотрел на безымянный палец подставного аббата Фюкса. На первой фаланге я различил рубец — след, оставленный на коже долго носимым кольцом.
— Две вещи мне остаются непонятными, — сказал епископ. — Эта накидка Деда Мороза на аббате Фюксе? Зачем?
— Проще простого! Сразу после первого убийства воры обнаруживают, что их опередили. Они делают следующий вывод: завернув преображенный труп аббата в накидку, они, кстати вполне резонно, ждут, что общественное мнение не замедлит связать смерть и кражу. Если полиция сумеет обнаружить автора первой кражи, она неизбежно обвинит его в том, что тот действовал с сообщником и убил его. Таким образом Рикоме и его сообщник снимут с себя ответственность за преступление.
— Точно. Проницательность, с какой вы распутали это мерзкое дело, кажется мне выше всяких похвал.
Лепик поклонился.
— То, что я сказал, — несколько смущенно продолжал епископ, — позволяет мне прямо задать вам один вопрос. Мне кажется, что ваша деятельность приносит несколько запоздалый результат. Вечером и ночью с 24 на 25 декабря, между половиной одиннадцатого и часом, что же вы делали?
— Я спал, монсеньор!
— Не может быть!
— Ризничий Блэз Каппель, не зная истинной причины моего пребывания в Мортефоне и приняв меня за опасного субъекта, позаботился «усыпить» меня ударом ходулей по голове! Кстати, на следующий день он возобновил попытку. В жизни не встречал человека, так владеющего ходулями!
* * *Проспер Лепик выходил из епископства. Викарий незаметно передал ему конверт, который он так же незаметно опустил в карман. Внезапно спохватившись, он попросил, чтобы его вновь проводили к епископу.
— Монсеньор, я только что проявил непростительную забывчивость.
Он открыл свой саквояж и развернул длинный сверток. Монсеньор Жибель вскрикнул.
— Золотая Рука короля Рене, которую я позабыл передать вам, монсеньор! Это уникальное произведение искусства! И огромной ценности, не так ли? Я полагаю, около миллиона франков?
— Вы нашли ее! Вам удалось… Значит то, что рассказывали, правда? — бормотал, задыхаясь от волнения, епископ. — Где она была спрятана?
— На улице Очага в Мортефоне.
— Но как вам пришло в голову искать ее там?..
— Я последовал совету ризничего времен Революции: Спроси у Звезды Пастухов! Боже! Каким забавным мне показался вначале ответ звезды! Звезда мне сказала: «Жил когда-то славный ризничий, не очень подкованный по части принципов строения французского языка»!
Прелат в смятении смотрел на маркиза.
— Правда приоткрылась мне в тот день, когда я изучал архивы баронов де ля Фай. Я обнаружил среди них очень старый план Мортефона, где названия улиц были написаны в соответствии со старинной орфографией. Я задержался на некоей улице Звезды (Astre). Меня это удивило — я знал, что в Мортефоне нет улицы с таким названием. Немного подумав, я понял, что под улицей Звезды следует понимать нынешнюю улицу Очага (Atre), которая раньше писалась с буквой S. Затем табличка с названием в современной орфографии сменила старую, улица получила новое имя. Astre… Звезда… «Спроси Звезду» можно было, следовательно, понимать как: «Ищи на улице Очага». У меня появилось чувство, что разгадка близко… Но пастух? Не хватало пастуха. Я не мог его отыскать. Я даже не мог отыскать стада. Пока не заинтересовался полуразрушенным строением на улице Очага. Я узнал, что раньше оно служило загоном для баранов. Теперь я нашел. Бараны обычно не появляются без пастуха. В моих руках находились все данные, которые позволили старику ризничему с поэтическим воображением сочинить пресловутую фразу:
Спроси у Звезды Пастухов, И найдешь Золотую Руку…Остальное уже было элементарно!
Как ни велико было хладнокровие монсеньора Жибель, присутствие духа на миг покинуло его. То, чего не смогло сделать сообщение о двух кражах и двух убийствах там, где он видел лишь одну кражу и одно убийство, сделано появление легендарной Золотой Руки, сверкающей от камней. Мысли его смешались, перед глазами стоял плотный туман, из глубины которого подобно сказочной звезде светилась рака, и словно сквозь сон он увидел, как темноволосый, желтоглазый мужчина с лицом ночной птицы глубоко поклонился ему, приподнял его руку и, поцеловав епископский перстень, исчез.
На площади Станислава Проспер Лепик вскрыл конверт, переданный ему викарием. В нем лежал чек на десять тысяч франков, выписанный на банк Лионский Кредит. Беспечной походкой адвокат направился к банку. Как только он туда вошел, к нему приблизился ожидавший его священник.