– Я понимаю, – произнесла она после долгого молчания. – Ты ненавидишь и этот дом, и этот город. Поезжай, родная. Теперь тебе требуется покой и хорошее настроение. Отрицательные эмоции тебе ни к чему.
Было хорошо за полночь, когда Таня, Марина и Стас покинули дом Рийденов. Лина в одиночестве пила чай на кухне, когда в дверях появился Алкис. С серым лицом и мешками под глазами он выглядел совершенно измученным.
– Вы наказали Бориса за Полину?
– Не только, дорогой. Между Градовым и Агиным был договор: бумаги Вали меняются на пленки и эти снимки. Но в дело вмешалась Катерина. Пригрозила Стасу, что ни одна редакция республики никогда не воспользуется его услугами.
– Понятно. А Фрося сказала, кто помогал Боре тогда…с Полиной?
– Не сейчас, Ал. Я так устала. Не спрашивай меня ни о чем. Я тебе все равно не отвечу. Главное, что это дело мушкетеры провернули сообща. Да и какое это теперь имеет значение? Вале истина не поможет. Самое важное, мы изъяли ее бумаги. Теперь все пусть идет так, как положено. Ее будут судить, как подростка… Возможно, приговор будет достаточно гуманным… Интересно, откуда она узнала, что Миша ей не родной отец и соучастник убийства ее матери?
– Она следователю сказала, что из его романа. Я полагал, там нет и грамма правды. Видимо ошибся. Во всяком случае, Валя все поняла. Она разыскала фото Ассовского с его координатами и позвонила ему. Когда представилась, он сказал, что приходится ей родным отцом. В общем, на суде этот тип будет присутствовать. У него жизнь не сложилась, он одинок, а потому счастлив, что объявилась взрослая дочь. Ассовский пообещал адвокату, что после освобождения Вали заберет ее к себе. Полагаю, много ей не дадут.
– Не дадут, при условии, что тот ушастый легавый уже не стащил отсюда подлинники тех бумаг, копии которых я выудила у Агина и Миликова.
– Пойдем отдыхать, Лина. Расслабься! К сожалению, с тобой нет ни минуты покоя. Ты всегда бежишь впереди событий. Пошли, я устал.
– Не говори так, Ал. Ты, конечно, морально измотан. Но и мне будет нелегко. Кому придется трясти эту барахолку, чтобы найти здесь бумаги этой юной гетеры? Не тебе же…Слушай, может, переберемся на Танину квартиру? Там чисто. К тому же, там так мило прошло наше первое свидание. Лоджию закроем, и все. А здесь у тебя вся прошлая жизнь стоит перед глазами. Ты на той квартире после трагедии не был. Тебя же сразу после прилета увезли в госпиталь и только сегодня утром выпустили. А раз ты там ничего не видел, то и видения тебя не станут преследовать.
– Это завтра, Лина, хорошо? Понимаешь, зав-тра.
– Так хорошо, что у нас есть это самое «завтра». Пойдем, дорогой!
…Следующие сутки были для Эвелины Родионовны тяжелым испытанием. Алкис, с посеревшим лицом и глазами полными слез, встал на рассвете, вытащил все похвальные грамоты, дипломы, печатные работы Михаила и стал их перечитывать. Эвелину он подвел к полкам, на которых Фрося хранила свои записи и книги, и предложил их просмотреть. Он считал, что только там можно отыскать подлинники документов Вали.
Пазевская обнаружила у покойной свахи всего четыре тетради, каждая их которых была посвящена одному из членов ее семьи. С педантичностью, достойной научного работника, Ефросинья Павловна заносила в них все проступки Алкиса, Полины, Валентины и Татьяны, доставлявшие ей когда-либо огорчения. Просматривая эти записи, Пазевская размышляла о том, каким мраком сознательно окружила себя женщина, достаточно щедро одаренная от природы и объективно, не такая уж несчастная.
– Скорее всего, досье на Татьяну она и держала у себя под подушкой, когда изображала у нее на квартире больную. Ужасная тетрадь! – бормотала Эвелина, перелистывая страницы. – Из года в год, из месяца в месяц, что ни день, то запись о какой-нибудь обиде, полученной от невестки: то Таня не позвонила в тот час, когда обещала, то не пригласила ее на званный ужин, то прислала к ней внучку тогда, когда девочку не ждали, то вынудила ее заниматься с Валей в тот вечер, когда по телевидению показывали интересное кино, и так далее, вплоть до каких-то нелицеприятных замечаний в ее адрес, включая непроизвольные возгласы и дерзкие взгляды.
В тетради, посвященной Сифаевой, содержалась более существенная информация. Не успела Пазевская углубиться в ее изучение, как позвонили в дверь.
– Ал, ты ждешь кого-нибудь? – удивилась Эвелина Родионовна.
– Может, это кто-то их тех, кто вчера сбежал с кладбища? Пришел извиниться с утра пораньше, – горько произнес Алкис и пошел открывать.
– Проходи, дорогая! Что с тобой? На тебе лица нет! – услышала Лина возглас своего друга. На пороге гостиной появилась Софья с такой измученной физиономией, что на нее смотреть было невыносимо.