– Ну и кем я стану без музыки, если выживу? Кем? Она – моя душа! Я же без нее труп! Всего лишь гальванизированный труп! – размышляла Пазевская, переполненная отчаянием. – И вообще… Стоит на мгновенье вообразить, что ты всего лишь мешок дееспособной плоти, как тут же начинаешь соображать, что на всем белом свете у тебя нет ничего, кроме тела, подверженного тлену! После этого, ради его комфорта пойдешь на любые преступления. Пару месяцев такого образа мыслей, и ты плотоядная змея, для которой нет ни единого табу… Существо без души разрешает себе все, абсолютно все. Внутри подобного создания мир такой же, как на полотнах кубистов – там не учитывается ни один из законов мироздания. Играй формами, как вздумается. Полная свобода, нет ни тяготения, ни логики. Создаешь свою собственную вселенную, свой виртуальный мир и властвуешь в нем. Да, это так пьянит, что вполне может заменить счастье. Ощущаешь себя равным Творцу! Да, творчество… Летаешь на его пестрых крылышках, фантазируешь. А припечет солнышко реальности, и ты, как несчастный Икар, мордой в грязь! Но, все равно, приятно хоть изредка забывать, что ты всего лишь пыль.
Долго Лина лежала, охваченная болью, пока не разозлилась на себя за то, что попала под гипноз тягостных дум. Она решила не добивать ими себя, а потому настроила свои мысли на музыку.
– Пусть будет мой любимый Скрябин, его «Божественная симфония».
Внутренний слух Пазевской услужливо отозвался на этот приказ. Несколько минут, и в ее мозгу ожили знакомые до мельчайших подробностей страницы партитуры. Они звучали столь ясно, что Лине показалось, будто она слушает симфонию, сидя в концертном зале: как в юности ее завораживала пламенная стихия красок над которой огненными сполохами взлетали ввысь экстатические возгласы труб, увлекая ее в неистовое кипение собственного созидания.
– Александр Николаевич гений! Доподлинно гений! – как зачарованная шептала Эвелина. – Только ему дано зафиксировать все стадии пробуждения, развития и становления в человеческом самосознании. Той субстанции, в которой спрятана тайна его богоподобия. Просто видишь, как огненной точкой она зарождается где-то на уровне атомов, потом захватывает каждую клеточку тела, накаляя ее до такой степени, что вспыхивает все существо. А после – грандиозный пожар и ты, словно пылающая ракета, прорываешься в другое измерение, где прозреваешь. Это чувство столь ослепительно и так невероятно, что в одно мгновенье постигаешь смысл мироздания. Возможно, его сутью действительно является любовь. Хотя, по-моему, это ощущение не имеет словесного обозначения. Оно находится за пределами земного человеческого опыта. В любом случае, приятнее думать, что тебе суждено раствориться в море любви, став частичкой этой восхитительной стихии, чем медленно сдыхать так, как я. Какая мука сгнивать заживо от бессильной ярости рядом с единственно дорогим тебе человеком. И это в тот момент, когда он обезумел, осознав всю бездну собственного бессилия.
Эвелина Родионовна судорожно вздохнула и взяла с тумбочки колокольчик. На звонок прибежала Таня.
– Доченька. Если не трудно. Дай мне, пожалуйста, мокрое полотенце, стакан кефира и принеси альбом Пикассо – он лежит на рояле вместе с нотами.
Лина села на кровати, вытерла полотенцем лицо и руки, с трудом проглотила прохладное питье и погрузилась в созерцание репродукций.