– Так ты сутками сидишь дома одна и даже не подходишь к роялю? В нем же была вся твоя жизнь! Ты даже во время войны, после голодных обмороков, занималась. А как ты блистала на выпускных экзаменах из консерватории! Я до сих пор помню овации, которые тебе тогда устроили. Ну, а здесь ты сколько играла?
– Да, занималась. Когда надеялась на признание. Когда полагала, что моя музыка нужна людям. А сейчас… После того, что произошло, кажется, будто душу вырвали и нагадили в нее. Не могу у рояля крышку поднять. Такой спазм начинается… Сердце комком к горлу подкатывает и трясет… За десять минут давление взлетает на тридцать единиц.
Ирина встала из-за стола и усталой походкой направилась во двор. Она не видела ничего вокруг. Она думала о сестре, и о том, что через несколько месяцев навсегда опустеет этот дом.
– Какая Лина у нас стойкая! С каким достоинством держится. Она столько пережила, ухаживая за мамой и за Ларисой. А как мужественно перенесла гибель Жени! Ах, сестренка, как же бесславно закончилась твоя, так блистательно начатая карьера!
Ира хорошо помнила, что в юности Эвелина, как пианистка, подавала большие надежды. Однако, война, раннее замужество и рождение дочери помешали ей, как музыканту реализоваться в полной мере. Между тем, Лина, души не чаявшая в Пазевском, не считала свой отказ от сцены из-за семьи чем-то из ряда вон выходящим. Ради Саши она готова была пожертвовать всем, чем угодно, в том числе и собственными амбициями, а потому чудом уцелела после его самоубийства. Ира подметила, что сестра, пережив эту трагедию, внутренне переродилась. Она охладела к сексу, вся ушла в преподавание и стала ежегодно давать концерты, в общем, с головой погрузилась в свою профессиональную деятельность. Было ли это сублимацией, Ирина утверждать не бралась. Главное, что Эвелина прекратила всерьез воспринимать любые, даже самые назойливые ухаживания мужчин. Она стала относиться к ним, как к игре, которую неизменно затевает любой дееспособный самец, сталкивающийся с приглянувшейся ему самочкой, и за этим не стоит ничего, кроме ритуала, в основе которого лежат природное любопытство и жажда новых ощущений. Именно поэтому в отношения с поклонниками Лина перестала вкладывать душу: она была с ними по-светски любезна и чуточку иронична. Преображалась Эвелина только тогда, когда садилась за рояль. Она молниеносно сбрасывала с себя оковы куртуазности и становилась предельно серьезной, предполагая, что имеет дело с абсолютно материальной, до боли осязаемой реальностью. Ирине Родионовне было ясно: сестра фетишизирует музыку, воспринимая ее, как единственный язык на земле, полученный людьми не от лукавого. Из-за этого общение на нем доставляло ей более глубокую радость, чем эротика, которую после смерти Саши она стала ценить не более чем вкусную еду и полезную для здоровья гимнастику. Ира предполагала, что Эвелина убедила себя, будто после пережитого утратила способность любить по-настоящему. Вероятно, поэтому она и не стремилась оформить свои отношения с Фаргиным. Между тем, это было ее очередным заблуждением: любому, кто с ними сталкивался, было ясно, что они искренне привязаны друг к другу.
– Да… После всех несчастий лишить сестру работы – равносильно ее убийству. Будь наш город культурным центром, у Лины кроме учеников были бы и другие единоверцы. В мегаполисах всегда полно музыкальных фанатов…Они постоянно тусуются, создавая свои святилища вокруг обожаемых исполнителей. В свое время на всю страну прославились «Лемешистки» – поклонницы знаменитого московского тенора. Но у нас такое немыслимо. Здесь культурный вакуум, одним словом, провинция: нет ни симфонического оркестра, ни оперного театра… Нет даже настоящих меломанов. Есть только узкий круг интеллигенции, стремящейся дать своим детям приличное образование. В городе всего три музыкальные семилетки и одно музучилище. Преподают там только местные, те, кто уезжали получать образование в столичный Институт Искусств, а после его окончания вернулись. Среди этой публики Эвелина, блестяще окончившая Киевскую консерваторию, звезда первой величины… Непонятно одно: почему на нее накатали «телегу» именно те, кто больше всего заинтересован в ее дееспособности? Здесь ведь считается очень престижным пристроить свое чадо именно к Пазевской! Самое ужасное, что доносы на Лину – не просто бытовуха… Они с политическим душком… Понавесили на сестру такие ярлыки! С ними, действительно, нет выбора: не уйдешь сама, так сгноят. По всем правилам упекут в дурдом! Что поделаешь, «идеология»… Господи, зачем теперь-то думать на эту тему? Пустое мозгокрутство. Какое сейчас это уже имеет значение?