– Не очень-то свежий у вас вид, мой дорогой Жирель.
Инспектор бросил на него убийственный взгляд и повернулся к девушке.
– Вот уже второй раз вы со мной такое проделываете. Странное воспитание получают девушки у вас в горах…
Именно этого говорить и не следовало.
– У нас в горах девушки не привыкли к тому, чтобы всякие обманщики обращались с ними как с гулящими девками. Это от таких, как вы, предостерегал Иеремия: «Вот идет буря Господня, с яростью буря грозная, и падет на голову нечестивых. Гнев Господа не отвратится, доколе он не выполнит намерений сердца Своего; в последующие дни вы ясно уразумеете это».
Они слушали ее, ошарашенные, и, когда она закончила, Жирель жалобно спросил у Плишанкура:
– Ну что я могу на это ответить?
– Ничего.
Потом, сама не зная как и почему, Дебора вдруг очутилась на земле и залилась слезами. Нельзя сказать, чтобы старшего инспектора это растрогало, – скорее заинтересовало…
– Я же ему поверила… Неужели все мужчины такие?
Плишанкур не без горечи в голосе ответил:
– Не все, но женщины других не замечают.
Леон не выдержал и склонился над девушкой.
– Дебора… Простите меня…
– Опять.
– Постарайтесь понять… Я вас люблю…
Вмешался старший инспектор.
– Хватит паясничать!
– Что значит паясничать?
– Вам должно быть стыдно! Отправляйтесь домой и переоденьтесь! Я жду вас в кабинете через полтора часа. Мадемуазель отвезу сам.
Он проговорил это таким голосом, что Леон не осмелился ослушаться. Он покорно сел в свой «пежо» и уехал, пристыженный и побитый.
Плишанкур пригласил Дебору пройти в машину.
– Держу пари, что Жирель предложил вам прокатиться вокруг озера.
– Да.
– Вот и прокатимся. Правда, в моем обществе это менее приятно, но вы же сами столкнули Леона в озеро.
Если бы сегодня утром Плишанкуру сказали, что после обеда он будет гулять с молоденькой красивой девушкой, да еще подозреваемой, он бы посчитал это оскорблением, однако…
Они доехали до Бу лю Ляк, и, когда поднялись на Данг, Дебора наконец решилась:
– А вы давно Жиреля знаете?
– С тех пор, как он переехал в Анси. Вот уже три года.
– Он действительно очень плохой?
– Никто не бывает очень плохой.
– Вы понимаете, это в первый раз…
– Что первый раз?
– Первый раз в меня кто-то влюбился.
Плишанкур покосился в ее сторону. Похоже, она говорила правду. Еще немного, и ей удастся его разжалобить. Но старая привычка никому не доверять выработалась у него за долгие годы службы в полиции, и она не позволяла так быстро усыпить его бдительность. «А может, она хорошая актриса?» Уже где-то в районе Севрис старший инспектор строго спросил у своей спутницы:
– Вы догадывались о том, что Сюзанна Нанто убила дядю Жерома?
– Нет. И я не думаю, что она это сделала.
– Что?
– Я разговаривала с ней, в ней нет этой злости… Сумасшедшая… Обыкновенная сумасшедшая, которую оставил Господь… Надеюсь, что теперь Он возьмет ее к себе…
– Но если это не Сюзанна, то кто же?
– Когда-нибудь мы это узнаем.
– Каким образом?
– Злые люди в конце концов всегда открывают свое настоящее лицо.
– Что вы такое говорите?!
– Это не я, а Соломон. Вспомните: «Устами своими притворяется враг, а в сердце своем замышляет коварство. Если он говорит нежным голосом, не верь ему; потому что семь мерзостей в сердце его. Если ненависть прикрывается наедине, то откроется злоба его в народном собрании».
Плишанкур раздраженно заметил:
– Вы что, кроме Священного Писания, других книг не читали?
Она удивилась:
– А что я еще могла читать?
Он удержался от ответа, чтобы ее не обидеть. Однако при въезде в Анси поймал себя на том, что пытался вспомнить, у кого же из Нантье был самый тихий и нежный голос.
Дебора вернулась на виллу, а Плишанкур к себе в кабинет, куда не замедлил явиться и Жирель. После общения с Деборой Плишанкур и сам смягчился, поэтому обратился к своему помощнику менее сурово, чем намеревался.
– Я еще раз убедился, что Дебора – девушка необычная. Но это лишний повод для того, чтобы вели себя с ней прилично, когда с нее будут сняты все подозрения.
Юноша подскочил от возмущения:
– Вы же не думаете в самом деле, что она виновна!
– Инспектор, я ничего не думаю, я полагаюсь только на неопровержимые улики. Пока ничто не доказывает мне, что Дебора Пьюсергуи убила Жерома Маниго, однако ничто не говорит и об обратном.
– Значит, вы больше не считаете, что Сюзанна…
– Нет.
– Но вы же сами…
– Подумайте, Жирель! Все в один голос описывают Сюзанну как девушку слабовольную, изменилась она только после телефонного разговора, обрела уверенность в себе, дворецкому нагрубила… но я сомневаюсь, чтобы за такое короткос время она могла превратиться в убийцу. Нет, Жирель, кому-то хочется, чтобы мы пошли по ложному следу.
– Зачем?
– Чтобы спрятать истинного убийцу и вора.
– Но Нантье не стали бы разыгрывать всю эту комедию только для того, чтобы защитить служанку, поступившую к ним на службу совсем недавно.
– У вас одна Дебора на уме.
– Меня сейчас волнует только она.
– Это-то мне и не нравится. Вы прежде всего полицейский и не имеете права ставить ваши личные симпатии выше долга. Вы обязаны относиться к мадемуазель Пьюсергуи как к подозреваемой. Если вы чувствуете, что не способны на это, признайтесь мне, и я попрошу комиссара назначить мне другого помощника.
– Не надо!
– В таком случае напоминаю вам, что полицейский, замеченный в компании с подозреваемым в деле, расследуемом этим полицейским, считается предателем и строго наказывается высшими инстанциями.
– Я все это знаю, но я знаю также, что люблю Дебору.
– Которую знаете всего несколько дней и с которой вы больше получаса и не разговаривали.
– Вы что, никогда не слышали о любви с первого взгляда?
– Нет, не слышал. Наверное, в моем кругу об этом не говорят.
– Ты думаешь, что тебе ничего не грозит… Думешь, что хитрее всех, смотришь на девочек смеясь и, чтобы овладеть ими, плетешь Бог весь что, а через пару недель уж не помнишь, как их звали. Воображаешь, что так будет всегда, и вдруг в один прекрасный день встречаешь ее. Не заговариваешь с ней, не улыбаешься… ничего не знаешь о ней, даже имени, но понимаешь, что никогда не сможешь ее забыть, что бы ни случилось… Не хочу загадывать, чем закончатся наши отношения с Деборой, но уверен, что если я на ней не женюсь, то не женюсь никогда.
– Понимаю… А можно мне вам дать один совет?
– Даже нужно.
– Ступайте домой, ложитесь в кровать и постарайтесь заснуть, вечером сходите подышать воздухом, а потом в течение пары суток питайтесь исключительно овощным супчиком. Самая безумная страсть не устоит перед такой диетой.
В течение последующих нескольких дней следствие не продвинулось ни на йоту. Нантье вернулись к своему обычному образу жизни, но время поджимало, а денежные проблемы решены не были. Разоблачения инспектора привели к тому, что все переругались: Генриетта с мужем, а Патрик с женой. Взывали к совести, чести, говорили о злоупотреблении доверием, угрожали, оскорбляли, жаловались на прошлое, настоящее и будущее. Эдуард, до которого сквозь закрытые двери доносились отголоски семейных скандалов, только грустно качал головой и шел плакаться Агате Вьельвинь, говорил ей, что, как ни печально, им придется покинуть этот, такой уже привычный, дом, а в их возрасте искать место – дело столь же тяжелое, сколь и унизительное.
Единственной новостью было возвращение Армандины Маниго. Она была настолько погружена в себя, в свои молитвы, что стороннему наблюдателю – доброжелательному или нет – представлялось, что вся эта история не имеет к ней никакого отношения. Но что с ней будет, если Нантье обанкротятся? Старая дама, никому не нужная и никому не интересная… Армандина, казалось, об этом не задумывалась. Она говорила, что Богоматерь, всегда столь сострадательная к ней, поможет ей и на этот раз. Никто, кроме нее, в это не верил.