Отвесив раненому пощечину, мадемуазель Армандина привела его в чувство.
– Где я?
– Там, где вас не должно быть: в комнате Деборы.
– Ах, да… Что со мной случилось?
– Вам всего лишь доказали, что не все женщины такие, как думаете вы и ваш приятель. Завтра утром пойдете к доктору Ланан, он вам наложит два-три шва. Надеюсь, что у вас останется шрам, и, глядя на себя в зеркало, вы каждый раз будете стыдиться. Это было бы полезно. Вставайте, я вас провожу.
С мутными глазами Жан-Жак поднялся и спросил у Деборы:
– Где вы так драться научились?
– У братьев.
– Я должен перед вами извиниться, Дебора. Прошу вас, простите меня.
С этими словами Жан-Жак, опершись о плечо своей тети (у него еще немного кружилась голова), покинул комнату.
Оставшись снова одна, Дебора взяла лист бумаги и, вспоминая о Паскале Аренас, о парне из городского сада, о намеках Жерома Нантье и, наконец, о нападении Жан-Жака, написала своей матери: «Мама, Вы правы. Католики или протестанты – все мужчины одинаково отвратительны».
Если от домашних Жан-Жак мог скрыть свое ночное приключение – ни свет ни заря он сходил к врачу наложить повязку и рассказал дома, что поскользнулся и упал на тротуар, – то утаить правду от деверя ему не удалось: накануне они заключили пари, кто из них первый одержит над Деборой победу.
Отказываясь прислушаться к предостережениям Жан-Жака, Патрик Гюнье хвастался, что окажется на высоте там, где его приятель потерпел полный провал.
– Не горячись, Патрик, у этой малышки зверский удар.
Гюнье самодовольно улыбнулся.
– Я устрою так, что она не сможет слишком размахаться.
– Трудновато будет!
– Вовсе нет. Главное – дождаться подходящего случая.
– Патрик, отстань от нее!
Гюнье удивленно посмотрел на своего соперника:
– Ты это серьезно?
– Да… Девочка непростая. Славная девочка. Давай оставим ее в покое.
Патрик прыснул:
– Со временем, разумеется, оставлю.
Жан-Жак занервничал.
– Как Сюзанну?
– А вот этого не надо! Сюзанна не по моей, а по твоей части.
Появление Ирены Гюнье положило конец этому бессмысленному спору. Случай представился однажды после обеда, когда господин Нантье работал у себя в кабинете, мадемуазель Армандина и Жером отдыхали (каждый у себя в комнате), мадам Нантье с дочерью уехали на благотворительное собрание, а распорядитель и Моника – по делам. Агата с Деборой сидели вдвоем на кухне и щипали курицу.
Патрик побежал к своему товарищу.
– Момент настал, старик! Мне нужна твоя помощь!
– Чего ты хочешь? Чтобы я заранее позвонил врачу?
– Внутренний голос подсказывает мне, что я обойдусь без врача.
– Не доверяй своему внутреннему голосу.
– Боишься проиграть пари?
– Я готов удвоить ставку.
– Идет! Но только по правилам!
– Я по-другому не играю, господин Гюнье!
– Отлично, в таком случае, я пришлю к тебе Агату.
– Агату? Что я с ней будут делать?
– Что хочешь. Она сейчас на кухне с Деборой, и ты понимаешь, что она мне несколько мешает…
Рассказывая о том, что в молодости она могла выйти замуж за миллионера, Агата заканчивала разделывать курицу, когда на кухню вошел Патрик.
– Агата, Жан-Жак просит вас зайти к нему в гостиную.
– В гостиную?
– Он должен поговорить с вами по поводу одной вечеринки, которую думает устроить.
– Я не могу показаться в таком виде в гостиной… Обычно госпожа сама…
– Ничего страшного. Давайте быстрее, Жан-Жаку не терпится дать вам указания.
Что-то бурча себе под нос, кухарка сняла фартук и прошла в гостиную.
– А, Агата! Мы с Патриком хотели позвать несколько друзей, и я желал бы, чтобы вы приготовили что-нибудь менее торжественное, чем обычно заказывает моя матушка.
– Что вам угодно, чтобы было подано?
И Жан-Жак принялся нудно разглагольствовать о гастрономии, стараясь протянуть время, чтобы Патрик успел реализовать свою любовную стратегию. Они перешли к обсуждению закусок, когда из кухни донесся вопль, напоминающий вой раненого льва. Оба вскочили и побежали на крик.
Наследник Нантье едва не разразился хохотом, увидев следующее: Дебора со сверкающими гневом глазами, немного растрепанная, стояла напротив Патрика Гюнье, который, охая, держался за поясницу. Жан-Жак с удивлением заметил, что левая рука его приятеля в крови.
– Что с тобой, Патрик?
– Эта проклятая девица меня ранила!
– Ранила? Куда?
– Трудно сказать, старик, а еще труднее показать!
Жан-Жак корчился от хохота, Агата кричала:
– Дебора! Как вы могли?
Девушка ответила:
– Как я могла! Но он на меня набросился! Заломил мне руки и хотел поцеловать!
– И что?
– Ну, а я держала в руке шампур и воткнула его куда смогла!
Усевшись на стул, Жан-Жак плакал от смеха. Кухарка обратилась к потерпевшему:
– Господин Патрик, вы что, не понимаете, что не все девушки похожи на Сюзанну?
– По-моему, сейчас не время меня воспитывать!
– Хорошо, идите к себе, Дебора, а вы, Жан-Жак, оставьте меня наедине с господином Патриком, я за ним поухаживаю. Давайте, спускайте штаны, господин Патрик!
Раненый смущенно возразил:
– Вы правда хотите…
– А что вы думаете? Что я, дожив до таких лет, мужской задницы не видела? Видела, и не одну, знаете ли!
Уходя, Жан-Жак посоветовал:
– Старик, если бы вы были честным игроком, то в свою очередь тоже бы извинились перед религиозной девственницей.
– Ну ладно, ладно, ты выиграл… Приношу вам свои извинения, Дебора.
Она окинула его презрительным взглядом:
– «Смотрите прямо и поступайте праведно, ибо благодать моя осенит и правда восторжествует», – так говорил Господь устами Исайи.
– Аминь, – добавила Агата.
На протяжении последующих дней Дебора не переставала спрашивать себя: не лучше ли ей в самом деле вернуться домой, ведь эти Нантье ей порядком надоели. В конце концов она не уехала, но только потому, что мадемуазель Армандина ее об этом попросила, да и Моника посоветовала остаться. Дворецкий, которому Агата все рассказала, посчитал, что девушка слишком многое себе позволяет, но в то же время признал, что у нее не было другого способа защитить свою честь, и выразил надежду, что подобные истории не повторятся.
Весь этот сыр-бор был скоро забыт по двум причинам: во-первых, приближался день традиционного приема Нантье, и один министр, женившийся в Анси, должен был украсить его своим присутствием. Во-вторых, однажды к госпоже явился Эдуард с перекошенным лицом и доложил, что он только что встретил Сюзанну Нанто, горничную, от которой они думали навсегда избавиться. По мнению дворецкого, речь шла о попытке шантажа или мести. О том, в какие формы выльется эта месть, можно было только догадываться, но в любом случае следовало опасаться скандала.
Несколькими днями позже Эдуард чуть не упал, когда на лестнице, ведущей на этаж к прислуге, заметил Сюзанну. Он догнал ее.
– Сюзанна! Как вы посмели! В этом доме! Как вы сюда вошли? Кто открыл вам дверь?
Девушка смерила его взглядом и грубо – Эдуард не помнил, чтобы с ним вообще кто-нибудь так разговаривал – процедила:
– Толстяк, если тебя спросят, скажешь, что ничего не видел. Ясно?
Пораженный такой наглостью, дворецкий с трудом перевел дыхание, но когда собрался с мыслями, было уже поздно: Сюзанна исчезла, захлопнув за собой дверь, выходящую на бульвар. Какая дерзость! Что она себе позволяет! Почему она так изменилась? Он побежал к хозяйке, чтобы в подробностях описать ей невероятную сцену, от которой он никак не мог прийти в себя. Мадам Нантье с достоинством его выслушала.
– Благодарю вас, Эдуард… Я проведу расследование и выясню, кто же настолько потерял голову, чтобы осмелиться впустить в наш дом эту девчонку. Я бы никогда не поверила, что это возможно, если бы кто-то другой мне об этом сообщил… Это так сложно, Эдуард, – управлять домом, в котором мужчины забыли о своих обязанностях.