Для Жозефа Плишанкура не было секретом, что коллеги подсовывают ему самые неприятные дела. Он безропотно, с улыбкой – меня, мол, не обманешь – на них соглашался. Подчиненные Жозефа каждое утро, поднимаясь с кровати, молили Господа уберечь их от разноса у шефа.
Плишанкур не успел войти в кабинет, когда дежурный доложил, что комиссар Мосне срочно его вызывает.
Шарль Мосне был полной противоположностью Жозефу. Он любил жизнь, шумные приемы, стремился быть своим в хорошем обществе, и потому в основном его деятельность была направлена на то, чтобы подняться как можно выше по общественной лестнице. Он понимал, что если сегодня его принимают там-то, завтра он может надеяться на то, что его примут и кое-где повыше. Это своего рода «восхождение» началось двадцать лет назад и продолжится до самой смерти. Амбиции обязывали его – даже если это не было ему свойственно – казаться всегда любезным, разговорчивым, услужливым. Он не изменял себе и в общении с подчиненными. Слова его, даже самые лестные, скрывали иногда безапелляционный приговор, и при этом его нельзя было обвинить в лицемерии. Вот почему комиссар Мосне не испытывал ни малейшей симпатии к Плишанкуру.
– Вы меня вызывали, господин комиссар?
– Здравствуйте, Плишанкур. Присаживайтесь. Вы знаете о событиях этой ночи?
– Еще нет, господин комиссар.
– Неприятнейшее дело свалилось нам на голову.
– Что такое?
– Вы знаете Нантье?
– Макаронные изделия Маниго? Лично не знаком, но кто же о них не слышал… Сын и зять часто фигурируют в хронике происшествий как шалопаи.
Шарль Мосне не сказал своему подчиненному, что быть принятым у Нантье явилось бы для него вершиной восхождения.
– Представьте себе, дорогой мой, что брат мадам Нантье Жером Маниго, старый девственник, столь же жадный, сколько богатый – у него в комнате хранилась целая россыпь бриллиантов – был убит этой ночью ударом ножа прямо в сердце.
Плишанкур удивленно присвистнул.
– Профессиональное преступление, господин комиссар!
– Увы, похоже, что нет. Бриллианты, естественно, пропали, а знали о существовании этих камней только домашние и прислуга.
Убийство было совершено во время приема, который Нантье давали в этот вечер. Врач установил, что смерть наступила между полуночью и часом ночи.
– Кто был приглашен?
Мосне посчитал вопрос бестактным и ответил сухо:
– Вы должны догадываться, Плишанкур, что Нантье всех подряд не принимают. Среди гостей был министр Грандель (Присутствие министра в глазах комиссара затмевало всех остальных). Мы составили список приглашенных: все высокопоставленные, глубоко уважаемые люди.
– Можно предположить, что кто-то посторонний воспользовался приемом?
– Вы знаете, что мы не отклоняем никаких гипотез, но это кажется маловероятным… Никаких следов взлома… Выходит: в доме был сообщник.
– Значит…
Мосне вздохнул.
– …Значит, да! Мы, по-видимому, должны признать, что Жером Маниго был убит кем-то из гостей.
В установившейся тишине оба взвешивали значение только что произнесенного и все вытекающие из этого последствия.
– Вы должны понимать: чтобы вести следствие в среде, где каждый неверный шаг может стать непоправимой ошибкой, требуется отличный полицейский, умеющий ловко маневрировать. В противном случае это катастрофа как для меня, так и для вас.
– Для меня?
– Я назначаю вас вести расследование и прошу соблюдать максимальную осторожность.
– Благодарю за доверие, господин комиссар.
Ирония, прозвучавшая в его ответе, не ускользнула от Шарля Мосне, но он решил не заострять на этом внимания.
– В таком случае вам и карты в руки.
– Где тело?
– Перевезено в морг после предварительного осмотра. Я не хотел сразу за вами посылать, поскольку знаю, что вы любите работать спокойно, без суеты. Вам даже не потребуется встречаться с людьми из прокуратуры, роль посредника я беру на себя,
Плишанкур прекрасно понимал, что это означало: в случае успеха комиссар присвоит все заслуги себе, но если дело будет проиграно, подставит старшего офицера. Он поднялся со стула.
– С вашего разрешения, господин комиссар, приступаю к выполнению.
– Прошу вас.
– Кого я могу взять в помощники?
– Я освободил от всех обязанностей инспектора Жиреля, и он в полном вашем распоряжении.
Плишанкур скорчил гримасу, чем несказанно обрадовал Шарля Мосне.
– Я знаю, Плишанкур, о чем вы думаете, но Жирель сможет выполнять ту работу, которая только отнимет у вас время: допрос слуг, второстепенные расследования и т.п.
Комиссар умолчал о том, что инспектор Жирель внесет человеческую нотку в слишком жесткие методы Плишанкура.
Леон Жирель, красивый тридцатилетний парень, спортсмен, пышущий здоровьем и не обременяющий себя поисками смысла жизни, пришел на работу напевая, в хорошем настроении. Ведь над Анси сегодня сияло солнце, напоминающее ему солнце родной провинции. Он был родом из Марселя и никак не мог привыкнуть к климату Верхней Савойи. Главной его слабостью была любовь – неизменная любовь к самому себе и весьма переменчивая, когда дело касалось партнеров. Дело в том, что в среднем где-то раз в месяц он встречал женщину своей жизни. Именно это и произошло с ним вчера вечером в казино, и теперь голова его была занята новой победой, так что он не обратил внимания на то, что коллеги как-то странно на него смотрят.
– Здорово, ребята! Как дела?
Фредерик Домпьер, старший над инспекторами, пробубнил:
– У нас-то хорошо.
– Вот и здорово! У меня тоже! Жизнь прекрасна!
– Боюсь, Леон, как бы у тебя в скором времени не изменилось мнение на этот счет.
– Старик, с чего это оно должно измениться?
– А с того, что сегодня ночью прикончили одну из шишек.
– Не понимаю, почему это грустное известие должно поколебать мой оптимизм.
– Потому что тебя назначили на это дело.
– Меня?
– Тебя!
Жирель пожал плечами.
– Я так и думал, что каникулы долго не продлятся. Начальство не может себе позволить оставлять без дела самых талантливых полицейских. С кем я в команде?
Этого-то они и ждали.
– С Жозефом Плишанкуром.
– Нет, только не это!
– Это!
Леон, сраженный, опустился на стул, а коллеги по очереди к нему подходили дружески взъерошить волосы, пожать руку и выразить свои иронические соболезнования. Домпьер добил Жиреля, сообщив, что инспектор ждет его в кабинете.
Плишанкур презирал Жиреля, считая его воплощенной посредственностью. Он клеймил позором его образ жизни, которому в глубине души, возможно, завидовал. С возрастом Жозеф стал ярым женоненавистником, что было, видимо, тайным признанием в собственном одиночестве. Жирель в свою очередь считал шефа занудой, один вид которого нагонял тоску. Шеф встретил подчиненного почти агрессивно.
– Мне кажется, инспектор, вы имеете весьма слабое представление о том, когда должны являться на работу.
– Я… Я…
Плишанкур сухо оборвал:
– Нечего добавить. Надеюсь, что вы серьезнее отнесетесь к задаче, которую нам предстоит решить. Я полагаю, вы в курсе.
– Очень отдаленно.
– В таком случае вот первые документы, относящиеся к делу, мне их только что передали. Даю вам четверть часа на ознакомление. Необходимо, чтобы вы себе уяснили, в какой среде нам предстоит работать. И чтобы вы постарались… как бы это сказать?., постарались сделать над собой усилие в отношении вашего внешнего вида… короче, вы понимаете?…