Тем вечером Илай и Эндрю вошли в «Колосс», проследовали через танцпол в VIP-зал и дождались там прихода Версаче. Модельер появился в сопровождении свиты, в которую входили, в частности, и Антонио Д’Амико, и Вал Канипароли, быстро представивший гостю кое-кого из собравшихся. Через четверть часа, покончив с обменом дежурными фразами и ответами на приветствия, Версаче окинул взглядом помещение. Заметив Эндрю, рассказывает Илай, дизайнер кивнул и направился к ним. «По-моему, мы где-то встречались, — обратился он к Эндрю. — Lago di Como, no?» Версаче имел в виду свой особняк на озере Комо неподалеку от швейцарской границы. Рассказывают, что этот прием с озером Комо был у Версаче отработанным способом завязывать разговор с заинтересовавшим его незнакомцем.
Эндрю весь затрепетал, а Илай ушам своим не поверил. «Всё верно, — ответил Эндрю. — Спасибо, что помните, синьор Версаче». Затем Эндрю представил модельеру Илая. Версаче вежливо поинтересовался напоследок, видели ли они оперу. «Увы, не довелось пока». На этом аудиенция завершилась, и Илая с Эндрю вынесло общей волной обратно на танцпол.
На следующее утро Эндрю устроил Филу и Лиззи преждевременную побудку, вломившись в их спальню, — и, весь пылая от возбуждения, принялся скакать у них на кровати: «Вы не поверите, с кем я вот только что по клубам тусовался! — восклицал он. — С Джанни Версаче, его бойфрендом и Гарри де Вильдтом! Какой восторг!»
Хиллкрест
К лету 1991 года Лиззи и Фил надумали переехать в Сакраменто. В Сакраменто Эндрю делать было нечего. Летом в столице Калифорнии стоит немыслимая жара, а главное, Сакраменто напрочь лишен космополитичного гламура Сан-Франциско.
Так что Эндрю вынужденно вернулся в Ранчо Бернардо и поселился у матери в тесной трехкомнатной квартирке за 750 долларов в месяц в ряду белых оштукатуренных двухэтажных домов, выходящих фасадами с фальш-окнами в испанском стиле на торговые ряды через оживленную дорогу. В гостиной имелся балкон с видом на поле для гольфа. Квартира находилась на втором этаже, с обеих сторон за стенками жили соседи. Эндрю, получив стипендию, восстановился в Калифорнийском университете в Сан-Диего, который его сестра Джина как раз окончила. Профильным предметом он снова выбрал историю.
Одновременно Эндрю устроился работать в аптеку сети Thrifty[27], где поставил личный рекорд, проработав три с половиной года кряду. Мать подрабатывала приходящей нянькой в двух семьях. Жили скудно. Но сколь бы жалкими ни были дни, которые влачил Эндрю, с наступлением сумерек он преображался. Нищий продавец из Ранчо Бернардо устремлялся по пятнадцатому межштатному хайвею на громоздком старом рыдване Ford LTD, который стыдился кому-либо показывать, мимо съездов на Ла-Хойю, океанарий и зоопарк, прямиком в бары квартала Хиллкрест — и превращался там из стипендиата-недоучки Эндрю Кьюненена в успешно окончившего Йельский университет Эндрю Де-Сильву, саму конгениальность, гуляку на широкую ногу и наследника сказочных сокровищ: сетей автостоянок и фирменных автосалонов, обширных сахарных плантаций на Филиппинах, и элитной недвижимости в Нью-Йорке, и даже оптового склада-магазина матрацев — прямо доктор Джекил и мистер Хайд.
Успеху затеянного Эндрю лицедейства весьма способствовали как удачное стечение обстоятельств, так и один новообретенный друг. Поначалу, вернувшись в Сан-Диего, Эндрю прибился к смешанной гей-тусовке студентов обоих местных университетов — Калифорнийского в Сан-Диего (UCSD), где числился, и Университета штата в Сан-Диего (SDSU). Одним из первых, с кем он познакомился на кампусе, был зеленоглазый красавец-серфингист Роббинс Томпсон, очень глубоко утопленный гей. Дело в том, что Роббинс занимался серфингом профессионально, ездил по соревнованиям и вовсе не хотел, чтобы кто-то в спортивных кругах узнал о его реальной ориентации; ведь результаты выступлений в серфинге напрямую зависят от субъективных оценок рефери, а давать соперникам фору в виде предвзятости судей и вредить тем самым своей карьере он желания не испытывал.
Роббинс был старше Эндрю на шесть лет и к моменту их знакомства был близок к завершению карьеры вечно разъезжающего по турнирам серфингиста-профессионала, а потому озаботился обучением в компьютерных классах и пытался наладить связи и обзавестись собственным делом в строительном бизнесе. Он даже почти готов был признать себя открытым геем, но только в замкнутой тусовке себе подобных. Подобно многим гомосексуалам, вынужденным вести повседневные дела в мире людей по большей части «правильной» ориентации и боящимся разоблачения, Роббинс приучил себя не выказывать своих истинных чувств ни натуралам, ни геям; но, затаившись, он остро нуждался в лоцмане, который проложил бы ему путь среди неведомых океанических просторов местного гей-сообщества.