Никто не ожидал, что демократические общества будут голосовать за политику, которая будет поддерживать Один Процент, доводя до нищеты самих себя. Политические лидеры рассматривают проценты и экономическую ренту как второстепенные проблемы, одобряя инфляцию цен на активы и приватизацию. Экономический словарь был искажён, чтобы изображать эксплуатацию как создание богатства, что верно для Одного Процента в рамках нынешней системы, но происходит за счёт остальных 99 процентов.
Латыши неоднократно голосовали за неолибералов, навязавших стране самую жёсткую экономию в Европе. Наиболее печально известно, что ирландские политики заплатили иностранным держателям облигаций и арбитражёрам «горячих денег» ценой навязывания бедности своей собственной стране. Избиратели, наконец, сменили своих неолиберальных политиков, но и новая партийная коалиция не отказалась от взятых долгов.
В Соединённых Штатах, Великобритании и Франции ни одна крупная политическая партия или профессиональная организация трудящихся не оспаривали олигархический принцип, согласно которому налоговые правила, финансовые положения и правовая система должны действовать в интересах сектора FIRE, обслуживающего Один Процент. Сегодняшняя пассивность 99 процентов перед лицом контрПросвещения рантье отражает степень, в которой избиратели подошли к принятию неолиберальной финансовой и налоговой системы как части окружающей среды, как будто этой системе в самом деле нет никакой альтернативы.
Что крайне необходимо, так это перспектива, позволяющая людям увидеть реформы, которые будут противодействовать сегодняшнему агрессивному способу создания состояний в секторе FIRE. Трудность в продвижении этого понимания заключается в том, что его логика и последствия радикальны — как это было в 19-м веке, когда их инициировали самые разные реформаторы, от «рикардианских социалистов» кружка Джона Стюарта Милля, призывавших к национализации земельной ренты (путём прямой покупки или повышения налогообложения земли), христианских социалистов с идеалами коммунализма вплоть до марксистов, выступавших за национализацию всех средств производства, заводов, а также общественной инфраструктуры. Казалось, что остатки феодализма были сметены, по крайней мере, земельным налогом и антимонопольным законодательством, в то время как банковское дело становилось индустриализированным.
Но этого не произошло. Главные усилия по освобождению экономики от наследия феодализма не увенчались успехом. После Первой мировой войны фокус теории стоимости и цен на экономической ренте был заменён более тривиальной программой обучения теории экономики, исключающей понятие незаработанного дохода и различие между производительным трудом и накладными расходами.
Будут ли финансиализированные экономики самоуничтожаться?
Главный обозреватель «Файнэншл таймс» Мартин Вульф высказывает мнение против жертвования экономикой для субсидирования финансового сектора и пишет, что ключевым политическим принципом должно быть: «Первое «не» — не обращайте слишком много внимания на своекорыстное блеяние финансового сектора. ... Финансовый сектор поставил экономику в затруднительное положение. Если правительство вынуждено принять на себя часть риска, связанного с восстановлением системы, оно должно сначала защитить общественные интересы». В качестве последнего «не»,— советует он,— «не надо спасать ипотечное кредитование с помощью государственных субсидий. К настоящему времени должно быть очевидно, что одержимость британцев спекулятивным домовладением — это ловушка и заблуждение. Пусть рынок сокращается, как он и должен».