Их позиция была жёсткой: «Если вы приходите и соглашаетесь с тем, что мы говорим, тогда это серьёзно. В противном случае — нет».
Речь шла не об экономической логике, а только о соотношении сил. Как резюмировал Варуфакис в своём интервью журналу «Нью стейтсмен»: «Жёсткая экономия никогда не была направлена на решение проблемы государственного долга» и на стабилизацию экономики Греции, чтобы расплатиться с Тройкой. Цель состояла в том, чтобы требовать плату путем лишения права выкупа общественного достояния, приватизируя его в кредит, финансируемый ведущими европейскими банками. Речь шла о замене демократических традиций смешанной экономики, демонтаже системы защиты труда и передаче государственных капиталовложений и экономической инфраструктуры добытчикам ренты.
Революция — это не чаепитие. Финансовые круги не испытывали никаких угрызений совести, сознавая, что их требование превратить Грецию в экономику рантье по сбору платы — это действительно революция. Они понимали, что до конца 21-го века на карту ставится развитие мира, подчиняющегося неолиберальному Вашингтонскому консенсусу. И в этой борьбе главным козырем Тройки была её способность столкнуть Грецию в экономическую анархию, если лидеры страны не капитулируют.
К концу июня патовая ситуация поставила под сомнение надлежащие отношения между кредиторами и суверенными государствами. В какой степени кредиторы могут заставить правительства отменить свои законы, способствующие благосостоянию граждан? Справедливо ли или даже законно ли, чтобы диктуемая кредиторами жёсткая экономия и долговая дефляция вызвали застой, социальный распад и эмиграцию, или держатели облигаций должны понести убытки от своего чрезмерного кредитования?
Кредиторы против демократии
В обязанности министров финансов не входит обсуждение таких широких проблем. Их задача — просто подсчитать, на какую сумму должники должны распродать имущество или сократить свои расходы. Когда новые переговорщики Греции отказались сокращать пенсии или увеличивать профицит бюджета и настаивали на необходимости списания долгов, Шойбле был непреклонен: «Ничего не будет реализовано, если вы осмелитесь ввести какое- либо законодательство.
Это будет считаться односторонним действием, враждебным процессу достижения соглашения».
Он исключил любые переговоры на том основании, что условия были «приняты предыдущим правительством и мы не можем допустить, чтобы выборы что-нибудь изменили». «В этот момент, — вспоминал Варуфакис, — мне пришлось встать и сказать: «Ну, может быть, мы просто не должны больше проводить выборы в странах-должниках?» — и ответа не последовало. Я смог истолковать [их мнение] единственным образом: «Да, это было бы здорово, но трудно выполнимо. Так что или подписывайте или выходите из игры».
В пятницу вечером 26 июня, после пяти месяцев бесплодных переговоров с кредиторами еврозоны, премьер-министр Ципрас попытался выйти из тупика, передав свое дело на суд народа. Он объявил о проведении референдума в воскресенье, 5 июля, по вопросу о принятии или отклонении требований Тройки о более жёсткой экономии, сокращении пенсий и увеличении профицита бюджета.
Два дня спустя, в воскресенье вечером, 28 июня, Марио Драги повысил ставку. Он объявил, что в ответ на срыв переговоров (то есть отказ «Сиризы» капитулировать и её шаги по замедлению экономического коллапса) финансовое положение Греции ухудшилось настолько, что Европейскому центральному банку придётся прекратить кредитование греческих банков. Это вынудило банки закрыться в понедельник и оставаться закрытыми до 7 июля, через два дня после даты референдума. Как оказалось, банки были закрыты до 20 июля.
Предполагалось, что ЕЦБ обеспечит банки ликвидностью и достаточным количеством валюты для выплаты вкладчикам, а не заморозит банковскую систему. Цель была явно политической: не только сломить дух Греции, но и сделать страну наглядным уроком, предупреждающим испанских «Подемос» («Мы можем») и противников жёсткой экономии в Италии и Португалии о страданиях, которые ЕЦБ и МВФ могут причинить странам, осмелившимся попросить списать их долги.
Неделя перед референдумом ознаменовалась обострением финансового кризиса. У банкоматов образовались длинные очереди, чтобы снять деньги на еду. Пенсионерам было особенно тяжело, потому что пенсии выплачивались на их банковские счета, но банки были закрыты, а снятие средств через банкоматы ограничивалось лишь небольшими суммами.