Пожалуй, ни один обыск в истории не приносил столь быстрых результатов. С первого же взгляда я убедился, что средний ящик почти пуст. В верхнем были аккуратно разложены стопки писчей и копировальной бумаги, а также конверты. Нижний ящик был перегорожен на три отделения с массой всякой всячины, и в среднем отделении в глаза мне тут же бросилась коричневая записная книжка в обложке из искусственной кожи. На первой страничке вверху было написано слово «приход», под которым шла первая запись, датированная 7 августа 1944 года. Я перелистал странички до начала прошлого года, остановился на июле и стал просматривать записи, пока не наткнулся на «23 сент., Бэйрд Арчер, 38,4 долл., остаток».
— Черт бы меня побрал! — с чувством выругался я и, сунув книжку в карман, двинулся к двери. Я еще тешил себя надеждой, вдруг Рейчел Эйбрамс жива и успеет хоть что-нибудь рассказать. Когда я завернул второй раз за угол, открылась дверь лифта и из него вышел полицейский. Я был настолько поглощен своими мыслями, что даже не удостоил его взглядом, что было ошибкой, так как блюстители порядка не выносят, когда на них не смотрят, особенно на месте происшествия. Полицейский остановился прямо передо мной и резко спросил:
— Вы кто такой?
— Губернатор Дьюи, — ответил я. — Как я вам нравлюсь без усов?
— А, остряк… А какое-нибудь удостоверение личности у вас есть?
Я вскинул брови.
— Как это я не заметил, что очутился за железным занавесом?
— Мне некогда с вами препираться. Как вас зовут?
— Знаете, уважаемый, — я покачал головой, — мне это уже надоедает. Доставьте меня в ближайший Кремль, и я скажу вашему сержанту. — Я шагнул в сторону и вызвал лифт.
— Чокнутый какой-то, — сплюнул он и загромыхал по коридору.
Пришел лифт, и я вошел в кабину. Лифтер объяснял пассажирам, из-за чего поднялся сыр-бор. В вестибюле было безлюдно. Снаружи, на тротуаре, несмотря на изморось, толпа совсем сгустилась, и мне, чтобы пробиться в первый ряд, пришлось напустить на себя важность. Возле тела дежурил полицейский, пытающийся сдерживать напиравших зевак. Я уже заготовил предложение, которое обеспечило бы мне беспрепятственный доступ, но, когда пробился поближе и увидел все своими глазами, понял, что могу приберечь его на другой раз. При падении ей сильно досталось, и при взгляде на сломанную шею мои надежды, что в жертве еще теплится жизнь, улетучились, как дым. Я даже не стал уточнять ее имя, поскольку оно было у всех на устах — Рейчел Эйбрамс. Я протиснулся сквозь толпу назад, дошел до перекрестка, остановил такси, забрался в него и сказал водителю номер дома на Западной Тридцать пятой улице.
Когда я взошел на крыльцо и отомкнул ключом дверь, часы показывали пять минут пятого, стало быть, Вульф уже возился наверху с орхидеями. Повесив пальто и шляпу в прихожей, я взбежал на три лестничных марша и проник в оранжерею. Тысячи раз я любовался этим пышным великолепием, и всегда у меня при виде их дух захватывало, сегодня же я не замечал ни буйно распустившихся фаленопсисов, ни радужно-крикливых каттлей.
Вульфа я застал вместе с Теодором в питомнике за пересаживанием дендробиумов хризотоксум в горшочки большего размера.
— Неужто это не терпит отлагательства? — сердито буркнул Вульф при моем приближении.
— Полагаю, что нет, — сварливо ответил я. — Она мертва, От вас мне нужно только разрешение позвонить Кремеру. Звонить мне придется в любом случае, поскольку меня видел не только лифтер, доставивший меня на ее этаж, но и полицейский, и к тому же я оставил отпечатки пальцев на ее письменном столе.
— Кто мертва?
— Та женщина, которая печатала рукопись Бэйрду Арчеру.
— Когда и как?
— Только что. Она погибла в тот момент, когда я поднимался на лифте в ее офис на седьмом этаже Она опускалась быстрее, чем я поднимался, причем — из окна. Смерть наступила от удара о тротуар.
— Откуда ты знаешь, что она печатала рукопись?
— Вот что я нашел в ящике ее стола. — Я вынул из кармана коричневую книжку и показал Вульфу те самые записи. Руки Вульфа были перепачканы землей, так что мне пришлось держать книжку у него перед глазами. Я спросил: — Подробности рассказать сразу?
— Да, черт побери!
Пока я излагал все, не упуская ни единой мелочи, Вульф неподвижно стоял, касаясь кончиками грязных пальцев скамьи с горшочками и повернув ко мне голову с плотно сжатыми губами и наморщенным лбом. Его желтоватый рабочий халат, площадью с добрых пол-акра, по оттенку удивительно напоминал нарциссы на столе Рейчел Эйбрамс.
Закончив рассказ, я мрачно осведомился:
— Мои комментарии выслушаете?
Он утвердительно хмыкнул.
— Возможно, мне следовало там задержаться, но толку бы от этого не было — я был слишком взбешен, чтобы рассуждать. Приди я на каких-то три минуты раньше, я бы застал ее в живых. Или, если ее выкинули из окна, я мог застигнуть преступника врасплох. Вы же сказали, чтобы я хоть что-нибудь достал, вот я и приволок бы вам негодяя. Везучий же мерзавец! Должно быть мы разминулись секунд на тридцать. А когда я выглянул из окна, он наверно, вышел на улицу и зашагал прочь, не страдая болезненным любопытством.
Вульф приоткрыл и снова закрыл глаза.
— Если вы сомневаетесь, что ее выбросили, — раскипятился я, — то ставлю десять против одного. Не могу поверить, что женщина, печатавшая ту самую рукопись, выбрала именно сегодняшний день, чтобы сигануть из окна или даже нечаянно вывалиться.