Прошагав немного налево, я свернул направо, сделал несколько шагов, еще раз повернул направо и вскоре очутился перед комнатой 728. Дверь была нараспашку, и я поднял голову, чтобы удостовериться, что на двери и впрямь номер 728, а заодно и прочитал:
Я оказался в комнате размером футов десять на двенадцать, не больше, с рабочим столом, маленьким столиком, двумя стульями, вешалкой для одежды и облупленным, зеленой краски металлическим шкафчиком с выдвижными ящиками для картотеки. На вешалке я заметил женское пальто, шляпку и зонтик, а на столе позади пишущей машинки стояла ваза с желтыми нарциссами. На полу валялись разбросанные листы бумаги – виной, по-видимому, был сильный сквозняк из-за поднятого доверху окна.
Кроме сквозняка, с улицы через окно доносились голоса, а точнее, крики. В три шага я достиг окна, перегнулся через подоконник и свесился вниз. Прохожие останавливались под моросящим дождем, вытягивали шеи и пытались что-то разглядеть. Трое мужчин с разных сторон перебегали улицу, спеша к толпе, собравшейся перед самым домом, на тротуаре. Посреди толпы двое других мужчин склонились над распростертым на асфальте телом женщины, юбка которой высоко задралась, а голова была неестественно вывернута. У меня превосходное зрение, но с высоты семи этажей, да еще под мелким дождем, картина получилась довольно размытая. Большая часть зрителей разглядывала женщину, но некоторые задирали головы и смотрели прямо на меня. Футах в ста слева к толпе трусцой приближался полицейский.
Я утверждаю, что мне понадобилось не больше трех секунд, чтобы осознать, что случилось. Утверждаю я это не из хвастовства, благо доказать ничего не в состоянии, а чтобы отчитаться за свои действия. Назовите это предчувствием, интуицией или чутьем – как хотите, но ничего подобного со мной прежде не случалось. Вульф велел мне достать для него хоть что-нибудь, а я ухитрился опоздать на каких-то три минуты, а быть может, и на две. Будучи совершенно в этом уверен, дальше я действовал автоматически. Отпрянув от окна и выпрямившись, я метнул быстрый взгляд на стол, а потом на шкафчик. Со стола я начал только потому, что он стоял ближе.
Пожалуй, ни один обыск в истории не приносил столь быстрых результатов. С первого же взгляда я убедился, что средний ящик стола почти пуст. В верхнем были аккуратно разложены стопки писчей и копировальной бумаги, а также конверты. Нижний ящик был перегорожен на три отделения с массой всякой всячины, и в среднем отделении мне тут же бросилась в глаза коричневая записная книжка в обложке из искусственной кожи. На первой страничке вверху было написано слово «Приход», под которым шла первая запись, датированная 7 августа 1944 года.
Я перелистал странички до начала прошлого года, остановился на июле и стал просматривать записи, пока не наткнулся на: «12 сент. Бэйрд Арчер, 60 долларов, аванс». А шестью строчками ниже: «23 сент., Бэйрд Арчер, 38 долл. 40 центов, остаток».
– Черт бы меня побрал! – с чувством выругался я и, сунув книжку в карман, двинулся к двери. Я тешил себя надеждой, что Рейчел Эйбрамс жива и успеет хоть что-нибудь рассказать. Когда я завернул второй раз за угол, открылась дверь лифта и из него вышел полицейский. Я был настолько поглощен своими мыслями, что даже не удостоил его взглядом, что было ошибкой, так как блюстители порядка не выносят, когда на них не смотрят, особенно на месте происшествия. Полицейский остановился прямо передо мной и резко спросил:
– Вы кто такой?
– Губернатор Дьюи, – ответил я. – Как я вам нравлюсь без усов?
– А, остряк… А какое-нибудь удостоверение личности у вас есть?
Я вскинул брови:
– Как это я не заметил, что очутился за железным занавесом?
– Мне некогда с вами препираться. Как вас зовут?
– Знаете, уважаемый, – я покачал головой, – мне это уже надоедает. Доставьте меня в ближайший кремль, и я скажу вашему сержанту. – Я шагнул в сторону и вызвал лифт.