Здесь мы рассмотрим неуловимый язык, которым пользуется Лено. Что значит «руководил» в данном контексте? Это могло бы означать не более чем то, что Сталин был «де факто» лидером страны на тот момент. Например, уместно ли не историку говорить, что президент Франклин Д. Рузвельт «руководил» системой расовой дискриминации на юге США? Он, бесспорно, предпочел не ликвидировать ее и собрал урожай политических выгод от нее. Тем не менее историки никогда бы не сказали, что он «руководил» ею, хотя он носил титул президента — «председательствующего, руководящего, осуществляющего руководство».
Что касается «высокопоставленных партийных работников, на которых не было досье о связях с политической оппозицией», Лено вообще не может знать этого, поскольку даже он признает, что многие документы 1930-х годов остаются и сегодня под грифом «совершенно секретно» в России. Но суть, несомненно, в следующем: дело не в том, является ли человек «высокопоставленным партийным работником» или нет, было ли на него «досье о связях» (или нет), а в том — был ли он виновен в преступлениях, в которых его обвинили, то есть был осужден на основании достоверных доказательств. Поднял вопрос о казнях вне всякого контекста — это то, что сделал Хрущев. У Хрущева была причина полагать, что его аудитория 1956 г., в которой были исключительно «высокопоставленные партийные работники», согласится с ним. Но нам, ученым, необходимо иметь дело с доказательствами.
Лено заявляет, что Сталин «настаивал, чтобы следователи НКВД выстроили дело против бывших партийных оппозиционеров» (Л 9). Под «выстроили дело» Лено, должно быть, имеет в виду «сфабриковали дело», ибо иначе следователи действуют правильно, если они продолжают следствие в том направлении, куда их ведут факты. Повсюду работой прокуроров является «выстраивание дел». Но Лено не дает доказательств того, что Сталин приказал НКВД сфабриковать какие-либо дела против кого-либо. Насколько нам известно, таких доказательств не существует[18].
Некоторые из заявлений, которые делает Лено в своем «Введении», явно идеологические, а не исторические. Например, он пишет:
Коммунисты-обличители Сталина были правы, а дело десталинизации было справедливым (Л 11).
Через несколько страниц Лено более точен в отношении того, почему он считает, что должен провозглашать свою антикоммунистическую «добросовестность» пронзительным тоном.
Вероятно, у некоторых возникнет соблазн обвинить меня в извинениях перед Сталиным, потому что я не принимаю на веру общепринятую версию, что он приказал убить Кирова (Л 16).
Должно быть очевидно, что ни один историк никогда не обязан объяснять или обосновывать то, что он не принимает какой-то исторический вывод «на веру». Лено знает, что область Советской истории имеет свои собственные правила, ибо он переходит к созданию мнимого «кредо» честного и стойкого антикоммуниста:
Во избежание недоразумений я хочу прояснить мою позицию. Я испытываю безмерное личное презрение к деспотам и тиранам всех мастей от Сталина до Мао, от Гитлера до Франко, от Риоса Монта до Пиночета, Пол Пота и короля Леопольда II, бельгийского правителя «Свободного Государства Конго»…
Сталин был одним из самых беспощадных тиранов в мировой истории, а коммунизм, как система правления, была жестокой неудачей с миллионами жертв (Л 16).
Затем Лено критикует администрацию Буша за ее политику, ограничивающую гражданские свободы и применение пыток под предлогом событий 11 сентября 2001 года (Л 16–17).
Какое отношение имеет все это к тому, был убит Киров в результате заговора подполыциков-оппозиционеров (как утверждало Советское правительство в то время), Сталиным или «убийцей-одиночкой», или нет? Возможно следующее: Лено знает, что Советская история, особенно история сталинского периода, — это дисциплина, в которой идеологический конформизм — подчинение идеологии — считается очень важным в влиятельных кругах. Чтобы прийти к выводу, что Сталин не совершал преступления, в котором его постоянно обвиняют знаменитые антикоммунистические историки, значит — подвергнуться риску получить клеймо «сталиниста», «прокоммуниста» или как минимум «антикоммуниста в недостаточной степени».
Тезис, который пытается доказать Лено на протяжении всей книги, в конце концов такой же, как и у советских антисталинистов. Несмотря на свои попытки «подставить» Сталина в убийстве Кирова, исследователи, спонсируемые правительствами как хрущевской, так и горбачевской эпох, были вынуждены сделать вывод, что доказательств, подтверждающих этот вывод, нет и никогда не существовало. Это мнение также поддерживает Алла Кирилина, главный российский специалист по теме убийства Кирова. Очень немногие из читателей Лено узнают это. Однако самые известные версии об убийстве Кирова за пределами России — это версии Роберта Конквеста и Эйми Найт — и обе утверждают, что Киров был убит по приказу Сталина!
18
Мы знаем, что Ежов сфабриковал дела против огромного количества людей в 1937–1938 гг., но нет никаких доказательств, которые связывают с ними Сталина. В «Заключении» В.Н.Хаустов пишет: «И самым страшным было то, что Сталин принимал решения, основываясь на показаниях, которые являлись результатом вымыслов конкретных сотрудников органов госбезопасности. Реакция Сталина свидетельствовала о том, что он воспринимал эти показания в полной мере серьезно». См.: Лубянка. Советская элита на сталинской Голгофе. 1937–1938. С. 6. (Кстати, у Хаустова совсем нет улик — «вымыслов конкретных сотрудников органов госбезопасности».)