Сам Лено анализирует тот факт, что исследователи доказали, что одни фальшивые воспоминания можно создать путем влияния на них других (Л 9-10).
Вдобавок, промежуток в 26 лет между предполагаемым событием, которое, как заявляет Макаров, он «помнит» (2–3 декабря 1934 г.), и датой его свидетельских показаний людям Хрущева (22 января 1961 г.) означает, что воспоминания Макарова о точных датах были бы ненадежными, даже если бы на него не оказывалось давление с целью обвинить Сталина — это факт, который также признает Лено (Л 10–11).
Мы знаем, что в течение двух последующих дней 4 и 5 декабря следователи НКВД все еще расследовали возможное соучастие троцкистов в убийстве Кирова. Они не поступили так, если бы Сталин приказал им проследить связь с зиновьевцами. Лено признает, что в телеграмме Агранова Сталину от 4 декабря «нет никакого упоминания зиновьевцев или других конкретных коммунистических оппозиционных групп» (Л 280).
Не считая статьи Люшкова 1939 г. — мы вернемся к ней позднее для более подробного рассмотрения — показания Макарова 1961 г. являются единственным предполагаемым доказательством того, что Сталин так или иначе приказал следователям НКВД обвинить зиновьевцев. А показания Макарова 1961 г. фальшивы — то есть, если он и давал их когда-нибудь вообще, то, как мы уже замечали, мы их получили лишь из третьих рук.
Вскоре после этого Лено делает следующее заявление:
…протоколы допросов свидетельствуют о резком повороте в расследовании 4 декабря. В этот день Агранов начал впервые давить на Николаева в отношении его связи с зиновьевцами (курсив мой. — ГФ.) (Л 281).
Однако это заявление Лено просто ложно, так как свидетельство, которое тут же приводит Лено, доказывает:
Вопрос: Какое влияние ваша связь с бывшими оппозиционерами-троцкистами оказала на ваше решение убить товарища Кирова?
Ответ (Николаев): Мои связи с троцкистами Шатским, Ваней Котолыновым, Николаем Бардиным и другими повлияли на мое решение убить товарища Кирова. Однако я знал этих людей не как членов какой-то группы, а как отдельных индивидуумов… (курсив мой. — Г.Ф.) (Л 281).
Лено признает, что у него здесь возникает проблема:
Правительственные следователи в 1956 и 1990 гг. использовали тот факт, что как Николаев, так и его допрашивавшие сначала относили Котолынова и остальных оппозиционеров к троцкистам, чтобы доказать, что 4 декабря Сталин еще не решил выбрать мишенью зиновьевцев (Л 283–284).
Лено пытается обойти это очевидное противоречие следующим образом:
Граница между зиновьевцами и троцкистами была нечеткой, то ли на самом деле, то ли в умах офицеров службы безопасности режима (Л 284).
Сотрудники НКВД не могли отличить зиновьевцев от троцкистов? Это полнейший абсурд! Лено даже не пытается процитировать доказательство в подтверждение этого заявления. Почему Лено поступает так, а не идет туда, куда его ведут факты? По-видимому, Лено хочет не раскрыть правду, а доказать, что Николаев был «убийцей-одиночкой». Очевидно, Лено делает то же, что делали Хрущев и его люди 60 лет назад — пытается подтвердить предвзятый вывод, который не подтверждается фактами.
Давайте рассмотрим ловкий трюк, который пытается провернуть здесь Лено. Он заявляет: «В тот день Агранов начал впервые давить на Николаева в отношении его связи с зиновьевцами». Но фактически Агранов сказал следующее: «Какое влияние ваша связь с бывшими оппозиционерами- троцкистами оказала на ваше решение убить товарища Кирова?».
4 декабря Агранов искал связь не с зиновьевцами, а с троцкистами. Заявление Агранова опровергает утверждение Лено!
В любом случае, какие бы оппозиционные группы ни были названы, факт, что их назвали, не являлся бы доказательством того, что Сталин сделал первый шаг, чтобы «подставить» или даже впутать либо троцкистов, либо зиновьевцев. Скорее, это свидетельство выступает в пользу противоположного тезиса — что сам Николаев, а не Сталин и не следователи НКВД, первым поднял вопрос соучастия оппозиционеров в убийстве.
Можно было бы возразить, что этот диалог мог предполагать, что именно следователи НКВД, а не Николаев, инициировали вопрос об оппозиционерах (в данном случае о троцкистах) в следствии. Однако это было не так. Лено допускает, что Николаев[62]упоминал Котолынова, Антонова и Шатского в своих записях:
62
У Николаева хорошая память. Котолынов сказал это почти слово в слово. См.: VII Съезд Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи. 11–22 марта 1926 года. Стенографический Отчет. — М.: «Молодая Гвардия», 1926. С. 108. Я хотел бы поблагодарить моего коллегу, В.Л. Боброва, за эту ссылку.