Как мы видели, по собственному признанию Лено расследование 1956 г. было предпринято с целью сфабриковать дело против Сталина. Однако Лено нужна какая-нибудь причина, чтобы не только подвергнуть сомнению версию Кацафы, но и предположить, что НКВД проинструктировали Кацафу заставить Николаева обвинить в преступлении зиновьевцев.
В апрельском отчете 1956 г. сообщается:
Заявление Кацафы вызывает сомнение, так как Радин, которого мы (также) допрашивали, который был вместе с Кацафой в камере с Николаевым, не подтверждает этого, но говорит, что Николаев… часто говорил бессвязно во сне, упоминал некоторые фамилии, но никогда не произносил целых предложений. По этой причине можно предположить, что Кацафа, который был человеком (охранником) очень близким к руководителям НКВД СССР (родственником Леплевского (И.М.Леплевский — видный чиновник в органах госбезопасности Украины и Беларуси в 1933–1935 гг.)), мог получить от них задание убедить Николаева признаться, что он является членом зиновьевской оппозиции, и [sic] они также дали ему (Кацафе) имена Котолынова и Шатского (курсив мой. -ГФ.) (Л 284–285).
Это просто еще более бесперспективное умозрительное построение Серова, который пытался обеспечить Хрущева дутыми доказательствами, которые нужны были его шефу, чтобы начать «реабилитацию» обвиняемых на Московских процессах. Кирилина, на отчет которой часто полагается Лено и труд которой он высоко ценит, не считает, что этот отчет был сфабрикован, и называет дату: «ночь 4 декабря». С учетом даты отчета Агранова Сталину это было бы 3–4 декабря (К 277).
Кирилина называет в качестве источника рассказа Кацафы статью Ю. Седова в «Труде» от 4 декабря 1990 г. Однако на самом деле в этот раз цитата из Кацафы находится не в той статье, а в «Записке» комиссии Шверника 1963 г. Вот как она выглядит:
Из материалов дела и проверки видно, что одним из поводов для ареста так называемых соучастников Николаева явился рапорт сотрудника НКВД Кацафы, охранявшего Николаева в тюремной камере. В этом рапорте, написанном 4 декабря 1934 года, он доложил Агранову, что Николаев во сне якобы произнес следующие слова: «Если арестуют Котолынова, беспокоиться не надо, он человек волевой; а вот если арестуют Шатского — это мелюзга, он все выдаст» (Архив КГБ при СМ СССР, д. № ОВ-5, т. 1, л. 39).
Несмотря на явную нелепость и бессмысленность как этих слов, так и самого рапорта, Агранов немедленно по телеграфу доложил Сталину, что «агентурным» путем установлены «лучшие друзья» Николаева — бывший троцкист Ко-толынов и бывший анархист Шатский, «от которых он многому научился» (Архив КГБ, архивное следственное] дело № 100807, т. 15, л. 221–222). Вскоре Котолынов и Шатский, являвшиеся в действительности бывшими зиновьевцами, были арестованы, а от Николаева получены показания о том, что связь с этими лицами повлияла на его решение совершить убийство Кирова.
Однако все усилия, затраченные людьми Хрущева и самим Лено на попытки дискредитировать заявление Кацафы, были тщетны. Ибо, как уже признавал Лено, сотрудники НКВД имели более чем достаточно причин тщательно допросить Николаева о его связях с доказанными фигурами оппозиции. Никакой следователь не пренебрег бы и не счел бы чистейшим совпадением тот факт, что видные оппозиционеры, у которых были веские причины питать ненависть к Кирову, оказались бы так близки к Николаеву, чтобы появиться в его дневниках.
По словам Седова и иже с ним в «Ответе Яковлеву», именно сам Николаев начал рассказывать о Котолынове и Шатском:
4 декабря 1934 года Николаев на допросе пояснил, что знает Котолынова, Шатского и Бардина «индивидуально», а не как членов какой-либо группировки, и эти лица, по его словам, участия в совершенном им преступлении не принимали. На допросе 5 декабря Николаев вновь заявил: «Я не привлек Котолынова, т. к. хотел быть по своим убеждениям единственным исполнителем террористического акта над Кировым».
На другом допросе, также состоявшемся 5 декабря, Николаев показал, что «если бы по тем или иным причинам совершение убийства Кирова у меня затянулось, то я приступил бы к созданию группы для его осуществления и привлек бы в нее в первую очередь Бардина, Котолынова и Шатского» (РКЭБ-3 460).
(Лено приводит соответствующие части признаний Николаева от этих чисел на с. 281 и с. 287.)
Подобные заявления Николаева тотчас вызвали бы подозрения у любого следователя. Сначала Николаев предполагает, что Котолынов согласился бы «завербоваться» в план убийства, если бы Николаев попросил его, затем открыто заявляет, что Бардин, Котолынов и Шатский согласились бы на это.