И вдруг в пятом часу мы слышим выстрелы — один, другой… Сидевший у входных дверей кабинета Чудова завторготделом А. Иванченко первым выскочил в коридор, но моментально вернулся. Выскочив следом за Иванченко, я увидел страшную картину: налево от дверей приемной Чудова в коридоре ничком лежит Киров (голова его повернута вправо), фуражка, козырек которой уперся в пол, чуть приподнята и не касается затылочной части головы; слева подмышкой — канцелярская папка с материалами подготовленного доклада: она не выпала совсем, но расслабленная рука ее уже не держит. Киров недвижим, ни звука, его тело лежит по ходу движения к кабинету, головой вперед, а ноги примерно в 10–15 сантиметрах за краем двери приемной Чудова. Направо от этой двери, тоже примерно в 15–20 сантиметрах, лежит какой-то человек на спине, руки его раскинуты, в правой находится револьвер. Между подошвами ног Кирова и этого человека чуть более метра, что несколько превышает ширину входной двери приемной Чудова, где находился его секретарь Филиппов.
Подбегаю к Кирову, беру его за голову… шепчу: «Киров, Мироныч». Ни звука, никакой реакции. Оборачиваюсь, подскакиваю к лежащему преступнику, свободно беру из его расслабленной руки револьвер и передаю склонившемуся А. И. Угарову. Ощупываю карманы убийцы, из кармана пиджака достаю записную книжку, партийный билет… Угаров, через мое плечо, читает: «Николаев Леонид…» Кто-то из подбежавших хочет ударить ногой этого Николаева, но мы с Угаровым прикрикнули на него — необходимо честное следствие, а не поспешное уничтожение преступника.
Молча, в глубокой скорби стоят, склонив головы над Кировым, Кодацкий, Чудов, Ирклис, Струппе и другие. Секретари сообщают в НКВД, вызывают Медведя, санчасть. Запыхавшись, подходит отставший в большом коридоре охранник Кирова — Борисов. Вызываем медицинский пункт Смольного. Прибегают медики, захватив с собой сердечные средства, подушку с кислородом. Прибегает Медведь, в расстегнутом зимнем пальто, без шапки. Он в полной растерянности. С ним приехал начальник санчасти НКВД С. М. Мамушин. Надо поднять Кирова и перенести в его кабинет. Вызваны профессора и следственные власти. Все это происходит в какой-то короткий, но страшно напряженный миг.
Теплится надежда, решаем поднять безмолвного Кирова и перенести в кабинет. Чудов, Кодацкий, Зернов и другие бережно берут тело Кирова, я поддерживаю его голову, из затылка сочится мне на руки кровь. Вносим через приемную в кабинет, кладем на стол заседаний. Расстегиваю воротничок гимнастерки, снимаю ременный кушак, пытаюсь найти пульс, и, кажется, как будто нашел его… Увы… Пробуем кислород… безнадежно…
Наконец один за другим прибывают врачи: первым приехал профессор-кардиолог Георгий Федорович Ланг, следом за ним профессор-хирург Василий Иванович Добротворский. Осматривают… Лица их настороженны, без выражения надежд. Суровый по натуре, резкий Добротворский первым заявляет, что положение безнадежно. Более деликатный, более мягкий Г. Ф. Ланг, которого я хорошо знал по совместной работе в 1915–1918 годах в 146-м петроградском лазарете, подходит ко мне и тихо говорит: «Бесполезно, exsitus»[28]. И все же врачи пытаются бороться за бесценную жизнь Мироныча. Появляется и третий профессор, тоже хирург — Юлиан Юстинович Джанелидзе. Он подходит к Кирову и сразу же обращается к коллегам — надо составить акт о смерти.
За эти же минуты М. С. Чудов по кремлевской вертушке связался с ЦК. Судя по разговору, у телефона в Москве оказался Л. М. Каганович. Чудов в нескольких словах сообщает главное — Киров убит. Каганович заявил, что сейчас разыщет Сталина и они позвонят. Через несколько минут раздается звонок. Сталин у провода. Чудов снова сообщает, что Киров убит. Видимо, Сталин, желая что-то уточнить, задает какой-то вопрос, на который Чудов говорит, что врачи здесь и составляют акт. Опять последовал вопрос, и Чудов перечислил профессоров и, по указанию Сталина, попросил к аппарату Ю. Ю. Джанелидзе. Тот начал излагать положение на русском языке, но потом, очевидно, по инициативе Сталина, перешел на грузинский. Далее из ЦК последовало распоряжение — произвести вскрытие. Составляется акт о смерти. Вся в слезах, стараясь не разрыдаться, писала под диктовку врачей Надя Кудрявцева, многолетний и верный работник обкома партии, постоянная стенографистка Сергея Мироновича. Сотрудники НКВД увозят Николаева в ДПЗ[29]. Актив отменен. Отменен и назначенный на завтра, 2 декабря, пленум обкома.