— Иди сюда… Кстати, эти флажки можешь переставить. Этот и этот.
— Да ну? — обрадовался Михоэлс. — Еще чуть, значит, и будет Брест и Одесса! А Крым?
— Дойдет очередь и до Крыма, совсем недолго осталось. Посмотри-ка внимательно на Крым. Что ты видишь?
— А что я должен видеть? Черное море. Крым. Всесоюзная здравница.
— Крым не только всесоюзная здравница. Это еще и плацдарм. Турция. Ближний Восток. Балканы. Босфор. Выход в Адриатику. Севастополь, база Черноморского флота. И все это отдать евреям?
Михоэлс напряженно всмотрелся в хмурое лицо Лозовского.
— Соломон Абрамович… ты понимаешь, что ты сказал?
Лозовский не ответил.
— Нет. Этого не может быть.
— Может.
— Значит, по-твоему, Крым — ловушка? Вся эта история с еврейской республикой — западня?.. Соломон Абрамович, ты просто сошел с ума. Хотя по твоему виду не скажешь. Но ведь на сумасшедших не обязательно написано, что они сумасшедшие?
Лозовский вернулся за стол, наполнил стопки, чокнулся с Михоэлсом и поставил нетронутую стопку на клеенку.
— Как ты думаешь, Соломон Михайлович, зачем я сегодня к тебе пришел?
— Выпить водки.
— Нет.
— Поделиться тревогой.
— Нет.
— Тогда не знаю. Зачем?
— Чтобы ты меня разубедил. Чтобы ты доказал, что я не прав. Что я сошел с ума. Ну? Разубеди меня! Или хотя бы попробуй!
— Крым — западня. Допустим. Какая?
— Мы об этом можем только гадать.
— Это может быть картой в его игре с Западом.
— Может, — согласился Лозовский.
— Почему мы должны обязательно предполагать самое худшее?
— Потому что мы евреи.
— Нас пять миллионов в Советском Союзе. И еще двадцать по всему миру.
— Сколько у нас дивизий?
— Каких дивизий? — не понял Михоэлс.
— Папа римский однажды выразил ему протест. По поводу разрушения костелов в Западной Украине. Он спросил: «Папа римский? А сколько у него дивизий?»
— Мы не должны лезть в эту ловушку. Мы просто не пошлем никакого обращения. Давай экземпляры. Сожжем их в ванне вместе с копиркой. И забудем об этом. Ничего не было!
Лозовский покачал головой:
— Пошлем. В шахматах есть термин: цугцванг. Вынужденный ход. Ему нужно это обращение. Он его получит. У нас нет выбора.
— Что же делать?
Лозовский усмехнулся:
— Это ты у меня спрашиваешь?
— А у кого мне спросить? Ты — старший товарищ. Очень большой начальник. Член ЦК. Я не спрашиваю у тебя, кто виноват. Я спрашиваю всего лишь: что делать?
— А как сам бы ответил?
На лице Михоэлса появилась растерянная улыбка.
— Не знаю… Жить. Делать, что в наших силах. Верить, что если Всевышний решит послать нам испытание, то даст и силы его выдержать. И надеяться на лучшее.
— Не разубедил ты меня, Соломон Михайлович. Но слегка успокоил. Может, все действительно не так плохо? Будем надеяться. Вот за эту надежду давай и выпьем!..
В длинном коридоре, глядя, как Лозовский влезает в свое бронебойное пальто, Михоэлс спросил:
— По Москве слух. Про Довженко. Это правда?
— Да.
— Взяли?
— Вроде нет.
— Он в Москве?
— Да, у родственников. Хочешь позвонить?
— Что значит хочу или не хочу?
Заперев за гостем дверь, Михоэлс прохромал в комнату, отыскал пухлую телефонную книжку. Вернувшись в коридор, при свете тусклой лампочки на четырехметровой высоте потолка нашел нужную страницу и набрал номер. Ответил женский голос:
— Алло!
— Могу я поговорить с Александром Петровичем Довженко?
Замер, вжав в ухо черный эбонит телефонной трубки. Услышал мужской голос:
— Да. Кто это?
Сказал:
— Здравствуйте, Саша. Это Михоэлс…
Когда Анастасия Павловна вернулась со службы, она застала мужа с безучастным видом сидящего на табуретке возле телефонного аппарата.
— Что-то случилось?
Он покачал головой:
— Нет.
— Кому ты звонил?
— Довженко.
— Он… ответил?
— Да.
— Слава тебе, Господи. Что ты ему сказал?
— Что я мог ему сказать? Сказал, что просто подаю голос.
— Слава тебе, Господи, — повторила Анастасия Павловна. — Ты голодный? Я сейчас разогрею макароны.
— Не нужно. Приходил в гости Лозовский, принес кучу еды.
— Приходил — в гости — Лозовский?
— Чего тут удивительного?
— Он не был у нас с тридцать девятого года. С того дня, когда мы обмывали твой орден Ленина.
— Вот и объяснение. Соскучился и заехал. Сказал, что сегодня будет салют.
— И это все, что он сказал?
— Ну, он много чего говорил. Но это — главное. Самое главное. Салют — праздник. А даже маленький праздник сегодня главней всех завтрашних бед. Даже больших. Разве это не так?
Вечером они стояли у окна и смотрели, как низкое февральское небо расцвечивается огнями салюта.
Анастасия Михоэлс-Потоцкая. Последняя из древнего рода польских князей. Русая. Курносая. Некрасивая. Прекрасная.
И маленький местечковый еврей с огромной лысиной и задумчиво оттопыренной нижней губой.
Они смотрели на салют и думали о будущем.
Будущее было ярким, как огни салюта.
И тревожным, как ночь.
5. ВЕСНА В КРЫМУ
I
«Совершенно секретно
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КОМИТЕТ
ОБОРОНЫ СССР
товарищу СТАЛИНУ И. В.
Во исполнение Вашего указа в период с середины февраля по начало апреля 1944 года силами НКВД СССР были проведены следующие спецмероприятия:
В рамках операции по выселению чеченцев и ингушей на 25.02.44 в железнодорожные эшелоны было погружено и вывезено 478 479 человек, из них 91 250 ингушей и 387 229 чеченцев.
Операция прошла организованно, без серьезных случаев сопротивления и других инцидентов. Все случаи попыток к бегству носили единичный характер.
11.03.44 завершена операция по выселению балкарцев. Погружено в железнодорожные эшелоны и отправлено к местам нового поселения в Казахскую и Киргизскую ССР 37 103 балкарца.
Заслуживающих внимание происшествий во время операции не было.
В ходе операции по переселению лиц калмыцкой национальности в восточные районы (Алтайский край, Красноярский край, Амурская, Новосибирская, Омская области) было вывезено 93 139 человек.
Во время проведения операции эксцессов не было.
Начаты подготовительные работы к очистке Крыма от антисоветских элементов. Работы ведутся в обстановке строжайшей секретности.
В осуществлении вышеуказанных спецмероприятий приняло участие в общей сложности 51 тыс. бойцов и офицеров НКВД.
НКВД ходатайствует о награждении отличившихся боевыми орденами и медалями.
II
«ПРЕДСЕДАТЕЛЮ ПРЕЗИДИУМА
ЕВРЕЙСКОГО АНТИФАШИСТСКОГО
КОМИТЕТА СССР тов. МИХОЭЛСУ С. М.
от члена Союза писателей СССР КВИТКО Л. М.
В период с 18 марта до 21 апреля 1944 г. я находился по командировке ЕАК СССР в освобожденных от фашистских оккупантов районах Крыма с задачей ознакомиться на месте с положением дел и информировать об этом президиум ЕАК.
Что я и попытаюсь сделать в настоящем отчете. Если что будет не так, заранее извиняюсь. Потому что моя профессия — всего лишь поэт.
В Симферополь я прибыл 20 марта. Цвела сирень. Много тюльпанов. Весна в Крыму — божья улыбка миру.
В горисполкоме мне показали документ из архива гитлеровской комендатуры, который немцы при отступлении не успели уничтожить: „В результате действий айнзатцгрупп Симферополь, Евпатория, Алушта, Карасубазар, Керчь, Феодосия, а также остальные населенные пункты Западного Крыма полностью очищены от евреев. С 16 ноября по 15 декабря 1941 г. расстреляны 17 746 евреев, 2604 крымчака, 842 цыгана и 212 коммунистов и партизан“. „Крымчаки“ — имеются в виду крымские татары.
До войны в Крыму жили около 40 тысяч евреев, из них в Симферополе — 10 тысяч. Многим удалось эвакуироваться в Среднюю Азию, оккупацию пережили считанные единицы благодаря помощи местных жителей, русских, татар, украинцев.
После захвата Крыма немцы переселили сюда тысячи кубанских казаков и членов их семей из Краснодарского края. Поэтому реэвакуация евреев в Крым сталкивается с двумя трудностями: часть их жилищ сожжена, а в других живут кубанские казаки-переселенцы.