Он отправил в архив литерное дело «К» и досье Еврейского антифашистского комитета. И запретил себе об этом думать. И тут раздался звонок Поскребышева:
— Вас вызывает товарищ Сталин.
— По какому вопросу?
— Не сказано.
— Сейчас буду.
III
При появлении Абакумова в огромной приемной Сталина Поскребышев сказал:
— Подождите. Товарищ Сталин занят. У него Берия.
Абакумов понимающе кивнул. Берия — значит, доклад о бомбе. Это было дело номер один. Самая тайная и самая главная ось, вокруг которой вращалась вся жизнь огромной страны. Все, что способствовало успеху дела, всячески поощрялось. Все, что делу препятствовало, отсекалось и безжалостно уничтожалось. Причастность к этому делу предопределяла и значимость людей. Абакумов не был напрямую задействован в атомном проекте, этим занималось подразделение МГБ, которым руководил заместитель Абакумова генерал-лейтенант Судоплатов. По его словам, на заседаниях Спецкомитета по атомной проблеме стояла такая ругань, что даже Берии не сразу удавалось призвать членов комитета к порядку. При этом не соблюдалось никакой субординации. Член ЦК Первухин мог орать на члена Политбюро Вознесенского, и тот уступал, так как Первухин курировал химическую промышленность, поставлявшую необходимые компоненты для атомного реактора.
По этой же причине ошибались те, кто считал, что отстранение Берии от общего руководства госбезопасностью и Министерством внутренних дел свидетельствовало об утрате им ключевых позиций в руководстве. Он не утратил влияния, нет. Наоборот — был брошен на самое главное дело. Теперь его судьба зависела только от одного — сумеет ли он добиться успеха. Сумеет — станет самой крупной фигурой, вторым после Сталина. Если нет — об этом лучше было не думать. Вариант «нет» был возможен только для Берии. Но не для самого дела. Не справится Берия — справится кто-то другой. Пока же Берия был на острие проблемы номер один. Мешать ему — значило мешать делу. Поэтому Абакумов не давал никакого хода милицейским протоколам и жалобам мужей, жен которых хватали прямо на московских улицах охранники Берии полковник Саркисов и полковник Надарая и возили в особняк Берии. Абакумов этого не одобрял, но это были сущие мелочи по сравнению с огромной важностью дела, которым был занят Берия.
Дела, вокруг которого крутилось все.
Открылась и с легким стуком закрылась высокая дубовая дверь. В приемной появился Берия. Пухлая кожаная папка в руках. Лицо набрякшее, хмурое. Хмурый взгляд за отблескивающими стеклышками пенсне. Видно, не из легких был разговор. Молча пожал Абакумову руку. Оценил, что в руках у того никаких документов: значит, вызов срочный, докладывать придется без подготовки. Неопределенно заметил:
— Ну-ну!
На столе Поскребышева прозвучал зуммер.
— Товарищ Абакумов, вас ждут.
Абакумов одернул гимнастерку и вошел в кабинет. Сталин стоял возле письменного стола, чистил трубку. Кивнул:
— Проходите, товарищ Абакумов. Садитесь. Сюда.
Сам отодвинул стул от стола для заседаний. Подождал, пока Абакумов сядет. Потом положил перед ним стопку машинописных страниц.
— Прочитайте это. Не торопитесь, читайте внимательно. Я подожду.
И вернулся к трубке.
Абакумов взглянул на листки. Не прочитав еще ни слова, по форме записи понял: расшифровка разговора, зафиксированного оперативной техникой. Но вводной «шапки» не было, верхняя часть страницы, где обычно сообщались дата, место и участники разговора, была обрезана. Заглянул на последнюю страницу — ни руководителя опергруппы, ни звукооператора. Тоже обрезано.
— Читайте, читайте, — проговорил Сталин.
«М о л о т о в. Добрый день, Соломон Михайлович. Проходите, садитесь. Как вы себя чувствуете?
М и х о э л с. Спасибо, хорошо…»
Когда Абакумов перевернул последнюю страницу, Сталин обошел стол для заседаний, но сел не в торце, на своем обычном председательском месте, а против Абакумова.
— Ну, прочитали? Что вы об этом думаете?
— Перед вашим вызовом я еще раз просматривал досье Еврейского антифашистского комитета. В нем есть агентурные донесения о том, что Михоэлс вел в Америке зондажные переговоры о Крыме. При этом объяснял, что делает это по указанию товарища Молотова.
— Вы этому поверили?
— Генерал Райхман пояснил, что по распоряжению Лаврентия Павловича Берии и в его присутствии он провел инструктаж агента Зорина, который был выделен для сопровождения Михоэлса в его поездке по Америке. Я исходил из того, что все дело было доложено Лаврентию Павловичу. Никаких мер не было принято. Это лишало меня возможности давать свои оценки.
Сталин с интересом прищурился:
— А если забыть о том, что разговаривают товарищ Михоэлс и товарищ Молотов? Мы не знаем, кто разговаривает. Некий Икс и некий Игрек. Как в этом случае вы расценили бы разговор?
— Я расценил бы это как заговор.
Сталин удовлетворенно кивнул:
— Мне всегда нравилась прямота ваших суждений. Кто же главный заговорщик?
— Игрек. Икс сопротивляется и приводит сильные аргументы.
— Но Игрек, если вы помните, ссылается на одобрение товарища Сталина.
— У Икса нет возможности проверить его слова.
— Логично. Какие же мотивы могут быть у Игрека для организации заговора? Ну, отдадут Крым американцам. И что?
— Это может быть лишь частью общего плана государственного переворота. Уступка Крыма обеспечит заговору поддержку Запада. Идеологическую, материальную и при необходимости даже военную.
— Логично, — повторил Сталин. — А для государственного переворота мотивов не требуется. Захват власти — это и мотив, и цель одновременно. Что могло подтолкнуть Игрека к мысли о государственном перевороте?
— Здесь уже недостаточно пользоваться абстрактным понятием Игрек. Ответ — в личности заговорщика. Особенности характера. Воспитание. Влияние окружения. Политические амбиции.
— Есть еще один очень важный мотив, — заметил Сталин. — Вы упустили его из виду. Опасность для собственной жизни. Это двигало многими заговорщиками.
— Товарищ Сталин, разрешите мне не продолжать эту тему. Развивая ее, я невольно оказываюсь в двусмысленном положении.
— Ну почему? — возразил Сталин. — У нас просто абстрактные рассуждения. Не более того. Даже если мы станем говорить не Игрек, а товарищ Молотов, мы все равно будем иметь в виду не конкретного Вячеслава Михайловича Молотова, а товарища Молотова вообще. — Он поднялся из-за стола и медленно заходил по ковру. — Политические амбиции. А почему нет? Соратник Ленина. Влияние окружения? И это возможно. Полина Семеновна Жемчужина — дама энергичная, вполне могла навести мужа на мысль о Крыме. А кто ее навел? Правильно, еврейские буржуазные националисты. Рассуждаем дальше. Лаврентий Павлович Берия. Тоже, конечно, абстрактный. Так сказать, Берия вообще. Некий гражданин Зет. Почему не принял никаких мер? Могут быть те же причины. И политические амбиции. Могут? И еще какие! И общий круг старых друзей-соратников. Ленинская гвардия. Абстрактные товарищи Ворошилов, Микоян, Каганович, Буденный. Младшие соратники: товарищи Маленков, Хрущев, Вознесенский. Интересная вырисовывается картина. Не так ли?
Абакумов не ответил. Сталин внимательно посмотрел на него и удовлетворенно кивнул, словно бы его молчание и было тем ответом, который он хотел получить.
— Вот видите, товарищ Абакумов, в какие надоблачные выси может увести только одно неправильное предположение. Вы поняли, о каком предположении я говорю?
— Да, товарищ Сталин, — подтвердил Абакумов. — Товарищ Молотов выполнял ваши распоряжения.
— Вы правильно поняли. Товарищ Молотов выполнял мои указания. Об этом знал только он. И товарищ Берия. И конечно, сам товарищ Сталин. А теперь знаете и вы. Больше об этом не должен знать никто.
Сталин взял со своего письменного стола обрезок машинописной страницы и положил перед Абакумовым. Там было: «Запись и расшифровка произведены капитаном МГБ Евдокимовым и звукооператором лейтенантом Мироновой».
— Позаботьтесь об этом.
— Слушаюсь.
Абакумов сложил листок и спрятал в нагрудный карман гимнастерки.
— Что же получается? — продолжал Сталин. — Картина, нарисованная вами, выворачивается наизнанку. Не Игрек вовлекает Икс в заговор, а Икс всеми силами противится воле товарища Сталина. Почему?
— Он не знает, что это ваша воля, — предположил Абакумов.
Сталин с сомнением покачал головой:
— Знает. Прямо ему, конечно, никто этого не говорил. Но товарищ Молотов дал понять это совершенно определенно. Когда упомянул, что товарищ Сталин обсуждал с Гарриманом и Джонстоном крымский проект. И все-таки он противится.
— Он считает свои выводы правильными. Возможно, поэтому.