— Хейфец профессионал, — напомнил Молотов. — Он в состоянии отличить пьяного от того, кто только притворяется пьяным.
— Ты все время забываешь, что Михоэлс артист. Я тебе уже второй раз об этом напоминаю!
Молотов уловил недовольство в голосе Сталина и пожал плечами:
— В таком случае объяснение только одно: он использовал Хейфеца, чтобы сообщить нам то, что он думает.
— Это уже ближе, — одобрил Сталин. — Что же он нам сообщил?
— Что он по-прежнему считает, что создание еврейской республики в Крыму приведет к катастрофе. И не только для евреев, но и для всех. Я не понял, что он имеет в виду.
— Потому что ты тоже из тех, кто изучал историю партии, а не историю.
— Я не изучал историю партии. Я ее делал. Рука об руку с вами. Под вашим руководством.
— Ну, делал, делал. Но мог бы найти время и поинтересоваться просто историей. Тогда не задавал бы таких вопросов. Сюжет с евреями кончился для Рамзеса Второго крахом Египта. Чем такой же сюжет кончился для Гитлера — помнишь, надеюсь. Что еще он нам сообщил?
— Что намерен предупредить американскую сторону, чтобы они отказались от участия в крымском проекте. И попытается сделать это через Гарримана.
— Когда приезжают американцы для обсуждения нашего участия в плане Маршалла?
— Ориентировочно в середине января.
— Кто будет возглавлять делегацию?
— Скорее всего, Гарриман.
— Можем мы потребовать, чтобы делегацию возглавлял сам Маршалл?
— У нас нет для этого оснований. Госсекретарь Маршалл возглавит делегацию на последнем этапе — когда все документы будут согласованы и готовы к подписанию. Эта же встреча — рабочая.
— Есть у нас возможность настоять на замене Гарримана?
— Его может заменить бывший госсекретарь Бирнс. Он тоже задействован в реализации плана Маршалла в Европе. Но у него гораздо более жесткая позиция, чем у Гарримана.
— Не имеет значения. Будет даже лучше, если этот раунд переговоров закончится ничем. Будет назначен второй, третий. Это нам только на руку.
— Почему? — спросил Молотов.
— Нам нужно протянуть время. Опять не понял? Отправить мне тебя послом в Монголию, что ли? Глава внешнеполитического ведомства великой державы! Даже Абакумов понимает, а ты не понимаешь. Для чего нам нужно протянуть время?
— Бомба, — предположил Молотов.
— Слава Богу! Наконец-то сообразил. Да, бомба. Пока у нас нет бомбы, мы обречены на политику лавирования. И здесь годятся все средства. Крымский проект — очень хорошее средство. Поэтому нельзя допустить встречи Михоэлса с Гарриманом.
— Михоэлс изменил свою точку зрения, — напомнил Молотов. — Он сообщил мне об этом через Лозовского. Разговор с Хейфецом — еще одно доказательство. Михоэлс сказал «да».
— Ты ему веришь?
— Нам важно не то, что он думает. А то, как поступит.
— А как он поступит?
— Правильно, — заверил Молотов. — Он знает, чем рискует.
— Чем?
— Всем. Собственной жизнью. Жизнью своей семьи. Всем.
Сталин напомнил:
— История знает случаи, когда это не останавливало человека.
— Времена фанатиков давно прошли. Михоэлс не фанатик. Для этого он слишком любит жизнь.
Сталин поднялся с кресла, походил. Снова сел. И снова поднялся.
— Ладно. Допустим. Что он еще сказал?
— Все. Больше ничего существенного.
— Все? — переспросил Сталин. Он взял отчет Хейфеца, нашел нужное место. Прочитал: — «И злобно заявил, неизвестно к кому обращаясь, что пусть ему не дана роль Моисея, но и роль Корея или Дафана ни одна сволочь его играть не заставит». Это, по-твоему, ничего существенного? «Неизвестно к кому обращаясь». Известно! Он обращался ко мне. И сказал, что я — сволочь! А? Это несущественно?
— Он имел в виду скорее меня.
— Тебя? Ты для него — микрофон. И только! Он. Сказал. Мне. Что я. Сволочь. Как тебе это нравится?
— Я не стал бы обращать на это внимания. К тому времени он был уже достаточно пьян. И вряд ли отдавал себе отчет в том, что говорит.
Сталин помолчал и неожиданно согласился:
— Ты прав. Не будем обращать на это внимания. Пока. Почему? Потому что он нам сейчас нужен. И он это знает. И это знаем мы. Отложили вопрос. Реакция на вчерашнее голосование в ООН по палестинской проблеме?
— Для нас — в высшей степени положительная. Первыми за создание еврейского государства голосовали Соединенные Штаты. Громыко — в конце. «За» были тридцать три делегации. «Против» — тринадцать, в их числе все арабские страны. Десять, включая Великобританию, воздержались. Арабы обрушились с резкой критикой на США, наша позиция осталась неакцентированной. Во всех еврейских поселениях Палестины всю ночь шли митинги. Советский Союз благодарили за поддержку.
— Когда евреи намерены объявить о создании своего государства?
— Скорее всего, 14 мая 1948 года. В этот день с территории Палестины уйдет последний британский солдат.
— Они понимают, что в тот же день начнется война с арабами?
— И очень хорошо. Они уже начали переговоры с нашими людьми в Румынии о продаже им оружия для Хаганы. Деньги они рассчитывают собрать при помощи еврейских организаций в США.
— Они смогут и оружие купить в США, — заметил Сталин.
— Нет. Американцы примут эмбарго на поставки оружия на Ближний Восток. Уже сейчас на обсуждение выдвинут этот законопроект. Если Америка будет продавать оружие евреям, это окончательно испортит отношения США с арабами. Трумэн не может себе позволить пойти на это.
— Штаты не будут продавать оружие только евреям?
— Нет, эмбарго распространится на весь ближневосточный регион. Иначе законопроект не пройдет. Еврейское лобби в конгрессе этого не допустит. Трумэну и так непросто будет провести закон об эмбарго.
Сталин вновь поднялся и медленно заходил по кабинету.
— Это хорошо, — подумав, сказал он. — Очень хорошо. Мы не заинтересованы в том, чтобы молодое еврейское государство в Палестине было раздавлено арабами в первые дни своего существования. Поэтому мы продадим евреям оружие. Разумеется, тайно. И научим эффективно его использовать. В Румынии, Польше и Чехословакии немало евреев, имеющих большой опыт военных действий. Нужно позаботиться, чтобы они оказались в Палестине. У нас есть такая возможность?
— Да, товарищ Сталин. В Румынии у нас сильные агентурные позиции. Наши люди контролируют переселение евреев в Палестину.
— Нужно их сориентировать в этом направлении. Если Хагана получит оружие и хороших инструкторов, сможет она противостоять арабам?
— В этом нет сомнений. В Хагане очень сильный моральный дух. А это, как мы знаем, решающий фактор.
— Очень хорошо, — повторил Сталин. — А потом мы будем продавать оружие и арабам. И что мы получим в итоге?
— Перманентный вооруженный конфликт.
— Правильно. Обе стороны которого будут зависеть от нас. В результате весь Ближний Восток станет зоной нашего влияния, а поток евреев-переселенцев из воюющей Палестины неизбежно переадресуется в Крым. И через них в зоне нашего влияния окажется и конгресс Соединенных Штатов.
Молотов промолчал. Очень он в этом сомневался. Но когда Сталин был в чем-то убежден, спорить с ним было опасно.
— Как на результаты голосования в ООН отреагировали у нас? — поинтересовался Сталин.
— Митингов, как вы понимаете, не было.
— Это я понимаю.
— О реакции можно судить по публике Политехнического музея. Был творческий вечер театра ГОСЕТ. Когда пришло сообщение, Михоэлс прервал концертный номер и объявил: «Мой герой, Вениамин Третий, отправившийся на поиски земли обетованной, спрашивал: „Где же она, святая наша земля?“ Он не знал ответа. Сегодня в Организации Объединенных Наций товарищ Громыко дал нам ответ на этот вопрос. Палестина — вот где святая наша земля».
— И что?
— Зал аплодировал стоя. Мне сообщили, что овация длилась ровно двенадцать минут.
— Двенадцать минут? — переспросил Сталин. — Это очень много.
Молотов напомнил:
— Вам аплодируют и по часу.
— Как ты думаешь, Вячеслав, что я чувствую, когда мне аплодирует зал?
— Мне трудно судить.
— Я чувствую, что советский народ верит мне. Что он связывает со мной надежды на лучшую жизнь. Что люди уверены, что я не обману их ожидания… Тебе не кажется, что Михоэлс слишком часто оказывается у нас под ногами?
Молотов пожал плечами:
— Так получается. У нас под ногами оказывается не Михоэлс, а еврейский вопрос.
— Может, пора его наконец решить?
Молотов не успел ответить. Вошел Поскребышев. Доложил:
— Абакумов на проводе. Просит санкцию на арест Евгении Аллилуевой.
Сталин подумал и кивнул:
— Согласен.
Вернувшись в свой кабинет, Молотов подошел к окну. Была глубокая, глухая ночь. Торчала колокольня Ивана Великого, подсвеченная прожекторами. Шел снег.