– Я снял здесь квартиру в пять комнат. Хозяйка живет в нижнем этаже, а мы займем весь бельэтаж: второй этаж свободен, значит, нам будет спокойно. А Ганс может поселиться в мансарде. Тут есть и конюшня для нашей кареты и лошадей, а позади дома сад – все к нашим услугам.
Вот как, подумала Дебора, всем распорядился сам, даже с ней не посоветовался. Она почувствовала себя обиженной, хотя дом ей понравился.
– Дом не слишком красив, – ответила она. – Церковь будет вечно у нас перед глазами, а уродливее строения я не видывала, нечто серо-желтое и купол тяжелый, ну прямо турецкий, а все вместе жалкое подражание Святому Петру в Риме.
– Но расположение прекрасное. Здесь мы обретем то уединение, о котором мечтали. Сюда не доносится шум с Грабена и в то же время мы в центре города.
– А достаточно ли света и воздуха?
– Окна выходят на юг и на запад, значит, солнца и тепла будет достаточно. И в отличие от сырых, темных узких улочек, которые тебе не по вкусу, Петерсплац открытое и светлое место.
Однако Дебора решила так легко не сдаваться и никакого интереса не проявлять. Место ей нравилось, но переезд не предвещал ничего хорошего. Не сделает ли Джэсон эту квартиру их постоянным местожительством?
– До дома Эрнеста Мюллера и Гроба отсюда совсем недалеко, – сказал Джэсон, – а дом Моцарта, где он жил со своей женой, и вовсе по соседству.
– Кто тебе показал этот дом, Мюллер?
– Чем ты недовольна?
– Вы осматривали его без меня? – Это прозвучало как обвинение, и он рассердился. Собственническая черта в ее характере – желание следить за каждым его шагом – вызывала у него неприязнь. Слава богу, он сумел избежать ее опеки и с помощью Мюллера снял этот дом.
– Мне казалось, ты не доверяешь Мюллеру, – заметила Дебора.
– Кое в чем не доверяю. Пойдем, я познакомлю тебя с хозяйкой.
Им пришлось долго стучать в деревянную массивную дверь, пока на стук отозвались. Уж не готовит ли ей Джэсон тут тюрьму, подумала Дебора, но фрау, открывшая дверь, тут же представилась Мартой Герцог и приветливо поздоровалась. Она была маленькой, худощавой женщиной, со сморщенной, как пергамент, кожей, и удивительно слово охотливой; она тут же принялась рассказывать, что ее муж и двое сыновей погибли в наполеоновских войнах, в чем виноваты Габсбурги, и единственное, что у нее осталось – этот дом. Да, кстати сказать, господин Моцарт проживал тут по соседству.
Джэсон повел Дебору наверх. Старинная каменная лестница ничем не освещалась, окружающий мрак нагонял на Дебору тоску и уныние. Первая комната-„наша приемная“, сказал Джэсон, – оказалась небольшой и скромно обставленной и не произвела на Дебору впечатления, но зато следующая – „гостиная“, с гордостью объявил он, – пришлась даже ей по вкусу. Большая и квадратная, она создавала впечатление простора. Стулья, обитые белой парчой, два красивой работы дубовых стола и небольшая люстра; но Дебору неприятно поразили следы сапог на красном бархате диванчика.
– Тут спал французский офицер, когда Вена была занята войсками Наполеона, – пояснил Джэсон.
Джэсон пришел в восторг от широких окон, выходящих на Петерсплац.
– Весь день у нас будет солнце! – объявил он. Музыкальная комната удивила Дебору. В ней стояло большое черное фортепьяно и было множество книг, среди них некоторые по музыке.
– Раньше здесь жил музыкант, – пояснил Джэсон. – Он сам обставил эту комнату. Тут была его постоянная квартира.
– А что с ним случилось? Джэсон, нахмурившись, молчал.
– Он попал в тюрьму? Или заболел?
– Нет. Потом узнаешь. Он умер несколько недель назад. Поэтому и освободилась квартира. Он был другом Эрнеста Мюллера, который и направил меня сюда.
Если раньше Дебора готова была признать мудрость его решения, то теперь ее настроение изменилось. Мысль о том, что ей придется жить в доме, где кто-то умер, спать на его кровати, навела ее на грустные размышления о собственной смертности и ей захотелось без оглядки бежать отсюда.
Джэсон поспешил увести ее в спальню, весело говоря:
– Мало того, что я смогу тут играть и сочинять музыку, – и это вновь усилило страхи Деборы – уж не хочет ли Джэсон поселиться тут надолго? – В нашем распоряжении прелестный сад, где можно почитать и отдохнуть.
Окна спальни выходили в густой сад и небольшой аккуратно ухоженный двор с фонтаном, окруженным каменными нимфами. Дебора смотрела на деревья, на фонтан со статуей Венеры посредине – изо рта у нее текла вода. Кругом порхали птицы и пахло цветами. Джэсон радостно озирал сад.
– А какая здесь кровать? Удобная?
– Превосходная. С солидным матрацем и большими подушками. Музыкант, живший тут, любил комфорт.
– От чего он умер?
– Не знаю. Какое это имеет значение? Нам повезло, что такая прекрасная квартира оказалась свободной, – сказал Джэсон.
Попробовал бы кто-нибудь так жестокосердно говорить о Моцарте, мелькнуло у Деборы. Она перешла к более практичным вещам.
– А как с отоплением? Скоро начнется зима, и я вовсе не хочу мерзнуть.
– Ты не наблюдательна. В каждой комнате есть печка. Странно, но она что-то не заметила ни одной. Неужели она стала такой рассеянной? Дебора присела на кровать. Как все нелепо получается, думала она; Джэсон, по-видимому, устраивается надолго, а денег, дай бог, чтобы хватило на два месяца.
– Не правда ли, уютные комнаты? Чего еще можно пожелать?
Не нужно позволять ему так уж восхищаться этой квартирой, и она спросила:
– А плата какая?
– Мне по карману. Так тебе нравятся комнаты?
У нее не хватило духу сказать нет. Она опустила голову, чтобы он не разглядел сомнения в ее глазах.
– Здесь лучше, чем в гостинице.
– А то, что Моцарт жил рядом, создает волнующее ощущение его присутствия. Как его симфония соль минор. – Ему нужно проникнуться атмосферой, в которой жил Моцарт, и здесь ему это удастся, подумал Джэсон.
– Позволь мне заплатить за квартиру хотя бы половину, Джэсон, дорогой, ты все делал по-своему, и путешествие обошлось нам очень дорого. Мы скоро сядем на мель.
Вероятно, в ее словах была доля правды, к тому же он часто в последнее время подумывал, не остаться ли им на постоянное жительство в Вене, о Бостоне он вспоминал все реже. Однако быстрота, с которой таяли деньги, тревожила его, их хватит едва ли на несколько месяцев, а между тем задержаться в Вене придется гораздо дольше.
– И я хочу внести свою долю и почувствовать себя твоим партнером, – добавила Дебора.
– Ты купила карету.
– Но это ничуть не связало тебя. Считай, что я даю тебе свою долю в долг. Ты возвратишь мне его по возвращении в Бостон.
Но он отказался от ее денег, сказав коротко:
– Я обойдусь.
После переезда на Петерсплац Джэсон условился встретиться с Губером.
Управление полиции находилось за углом их дома, что, по мнению Джэсона, составляло известное удобство, но пугало Дебору. На этот раз их провели в кабинет к Губеру вежливо и без задержек.
– Гроб, видимо, замолвил за нас словечко, – шепнул Деборе Джэсон.
Губер, поднявшись из-за стола, приветствовал их и предложил сесть.
– Я рад, что вы послушались моего совета и сообщили свой новый адрес, – сказал он. – Гроб известил меня, что вы хотите повидать Бетховена.
– Да, господин Губер. Как только он вернется в Вену.
– Сочинение оратории для него полезное занятие. У вас есть соответствующий текст?
– Текст? – Джэсон намерен был обсудить этот вопрос вначале с самим композитором, но Губер требовательно ждал ответа.
– У меня есть несколько текстов на выбор.
– Я полагаю, вы предложите ему религиозный сюжет?
– Постараюсь. Разве Бетховену указывают, что ему сочинять?
– Иногда это случается. Как долго вы собираетесь прожить на новой квартире? Хотя вы и гости, но злоупотреблять нашим гостеприимством не следует.
– Три месяца. Или, с вашего позволения, чуть дольше.
– Дольше?
– Переговоры могут затянуться. Я слышал, Бетховен бывает упрям.
– Это верно. – Губер записал их адрес на Петерсплац. Джэсон спросил: – Господин Губер, вы знали, что Бетховен находится в Бадене?