„Я хочу, чтобы этот ужин был сюрпризом для Моцарта. Поэтому и скрыл от вас свое намерение, госпожа Ланге. Не сомневаюсь, что ваш свояк, как и я, полон желания помириться“, – пояснил он.
Обед был роскошным, блюда изысканными, Сальери угощал нас прекрасными винами. К концу вечера мы стали совсем друзьями и снова и снова пили за здоровье друг друга. Моцарт будет рад побывать у такого гостеприимного хозяина, думала я, ведь он любит хорошую еду и, возможно, это сблизит их с Сальери и положит конец их вражде. Но теперь меня мучает мысль, не сказала ли я тогда Сальери чего лишнего…»
– Вы говорили с Кавальери после смерти Моцарта? – спросил Джэсон.
– Да. Но у нас никогда не заходила речь о том ужине. Или об их ужине с Моцартом.
– Почему же тогда Кавальери написала об этом Сторейс, а вам ничего не сказала?
– Она не считала Сторейс соперницей. Да и боялась, по-видимому, что Сальери прослышит о нашем разговоре. Ее мучила совесть и ей хотелось излить душу. Истинной причины теперь не узнать. Она давным-давно умерла.
– А ваша сестра Иозефа, которая пела в «Волшебной флейте»?
– Тоже умерла.
– Вы получили от Сальери роль?
– Нет. И Кавальери тоже. Они вскоре расстались.
– И вы никогда больше не вспоминали о том ужине?
– Напротив, много раз. Но я никак не связывала его со смертью Моцарта. Когда Вольфганг был гостем Сальери, Констанца лечилась в Бадене, Софи в то время лишь изредка его навещала, а я вообще мало виделась с сестрами.
Никто не хотел ворошить прошлого, опасаясь поставить себя под угрозу, подумал Джэсон.
В последние годы мысль о том, что она отвергла Моцарта, постоянно терзала Алоизию, не давала ей покоя. Слава его все росла, а ее мучения все увеличивались. А теперь его имя сделалось бессмертным. Его будут помнить, пока на земле есть жизнь.
– Чего я добилась? – с горечью призналась она. – Старая, всеми забытая певица, даже газеты, где писали обо мне, и те истлели от времени. Муж меня покинул, я уже давно не видала ни от кого ласки, зарабатываю на хлеб уроками музыки, учу бесталанных детей, родители которых хотят похвастаться своими отпрысками. Женщина, которая не стала женой Вольфганга Амадея Моцарта. Теперь я завишу от милости сестры, которую не люблю и которая мне платит тем же, но из-за людской молвы боится вышвырнуть меня на улицу. Только это ее и останавливает. Все, что я рассказала вам о Сальери и Кавальери, сущая правда.
– Я вам верю.
– Мы еще увидимся, госпожа Ланге?
– К чему? Не дай бог, Констанца проведает о нашем разговоре, она мне никогда этого не простит. Если я и сказала Сальери что-то лишнее, то без злого умысла. – И с этими словами Алоизия ушла.
32. В те времена
Алоизия во многом подтвердила подозрения Джэсона, и все же в цепи доказательств по-прежнему недоставало многих важных звеньев. Он долго обдумывал рассказ Алоизии и взвешивал, чему можно верить, а чему нельзя. За обедом он сидел с отсутствующим видом, обмениваясь с Деборой малозначащими замечаниями. Вошел Ганс и объявил:
– Господин Рааб сказал, что, по всем признакам, погода ухудшается, вот-вот пойдет снег, а после метели дорога до Вены станет непроезжей. Когда вы собираетесь возвращаться в Вену, господин Отис? Через неделю-две?
Джэсон резко поднял голову:
– Какое тебе до этого дело?
– Но ведь срок наших бумаг кончается в декабре? Они могут начать преследовать и меня. Или даже арестовать.
– Не беспокойся, это моя забота.
– Но, господин Отис, путешествовать по таким дорогам зимой небезопасно. Мы и до Зальцбурга-то с трудом добрались.
– Тогда бери расчет, а мы найдем себе другого кучера, – отрезал Джэсон.
Такой оборот дела испугал Ганса больше, нежели перспектива опасного зимнего пути.
– Разве я могу вас оставить, господин Отис, – забеспокоился он. – Мое дело только предупредить вас о непогоде.
Наутро Джэсон сказал Деборе:
– Мне бы хотелось еще раз поговорить с Констанцей. Но Алоизия предупреждала, что Констанца не должна знать о ее визите.
– Неужели ты думаешь, она упустит возможность досадить сестре? – рассмеялась Дебора. – Алоизия сама позаботится, чтобы Констанце стало известно о встрече. А Констанца не потерпит, чтобы за Алоизией осталось последнее слово. Вот увидишь.
Джэсон записал имена людей, с которыми ему еще предстояло встретиться: Констанца, Софи, Фредюнг, сестра Моцарта и, если они еще живы, Дейнер и Сальери.
Джэсон с Деборой начали с визита к доктору Фредюнгу, который на этот раз пришел к выводу, что причиной нездоровья господина Отиса было нервное расстройство.
– Но прежде, доктор, вы подозревали отравление.
– Это вы подозревали, господин Отис. Меня просто несколько смутили ваши симптомы. Вам нечего опасаться.
– Кругом так много разговоров об «итальянской болезни», что невольно начинаешь опасаться, – признался Джэсон.
– Я стал доктором по настоянию отца, – сказал Фредюнг. – Мой отец, хоть и не был дворянином, сумел нажить себе состояние продажей съестных припасов архиепископу. Карьера торговца меня не привлекала, я предпочел бы карьеру музыканта, но мне не улыбалось кланяться всем и каждому. Поэтому я окончил Гейдельбергский университет и стал доктором медицины. И хотя мне предлагали практику в Вене, которая и тогда являлась музыкальным и медицинским центром Европы, я предпочел остаться в Зальцбурге. Здесь покойно, здоровый климат и можно наслаждаться музыкой и другими искусствами. Правда, практики здесь мало и мои обязанности не отнимают много времени. Но я читаю, и особенно все то, что касается ядов. Ведь нередко с их помощью менялся чуть ли не весь ход истории.
– В разговоре со мной вы упомянули о мышьяке, – заметила Дебора.
– Мышьяк самый распространенный из ядов. Отравление мышьяком не редкое явление. На вкус он почти неощутим. Мышьяк продают в аптеке, и его действие может быть замедленным, либо быстрым, в зависимости от дозы. Его можно растворить в вине или подсыпать в пищу.
– А можно ли распознать отравление мышьяком?
– Это не так-то просто. Чтобы его распознать, необходим большой опыт.
– А бывают случаи, когда можно с уверенностью сказать, что давали мышьяк?
– Только после осмотра мертвого тела. Но и тут случаются ошибки. А когда нет тела, причину смерти и вовсе не разгадать.
– Значит, при отравлении мышьяком преступнику следует прежде всего избавиться от тела?
– Само собой разумеется. С тех самых пор, как скончался Моцарт, а тело его исчезло, ходят слухи, будто его отравили, возможно, с помощью водного раствора мышьяка, – сказал Фредюнг.
– Вот как! А каково ваше мнение, доктор?
– Какое тут может быть мнение! Нет тела, нет и улик.
– Доктор, опишите, пожалуйста, симптомы отравления мышьяком.
– Колики, жажда, рвота, понос, головокружение, вздутие тела.
– Некоторые из этих симптомов были и у меня? – невольно вздрогнув, спросил Джэсон.
– Лишь некоторые, не столь сильные.
– Ну, а как выглядит тело отравленного мышьяком?
– Господин Отис, вы затрагиваете опасную тему.
– Вы можете мне доверять.
– Это меня не беспокоит, я всегда могу объяснить, что давал вам врачебный совет, как уберечься от отравления. Но если у вас обнаружат какие-либо записи, то, в свете некоторых обстоятельств, их могут поставить вам в вину.
– Я постараюсь запомнить все, что вы скажете. Уж до памяти моей они не доберутся.
Фредюнг смахнул пыль со старого фолианта, открыл его и прочитал:
«Отравление мышьяком трудно распознаваемо и, тем не менее, широко распространено. Упоминание о нем можно найти в Библии, древней и новой истории и нередко даже в наши времена. В 1659 году неаполитанка по имени Тоффана изобрела водный раствор на основе мышьяка; этот раствор в умеренном количестве жены давали своим мужьям, от которых желали избавиться, и он действовал так успешно, что мужское население Неаполя катастрофически сократилось, в результате чего Тоффана была взята под стражу. Но ее средство, известное под названием „аква тоффана“, получило столь широкое распространение благодаря невозможности распознать его действие, что в восемнадцатом веке оно считалось самым популярным ядом».