— Вытяни ему ноги, — сказал Лепра. — Он одеревенеет, и тогда мне не усадить его за руль.
Фожер, казалось, спал, приткнувшись в уголке. Голова больше не кровоточила. Из предосторожности они надели на него фетровую шляпу, которую он оставил в машине вместе с перчатками.
— Надеюсь, все будет хорошо, — сказал Лепра. Ева в ответ поцеловала его в щеку.
— Удачи, дорогой. Я буду думать о тебе.
Машина тронулась. Ева заметила, что дрожит.
III
— Я убит, — сказал Мелио, — просто убит. Это невероятно.
— Он выпил лишнего, — сказал Лепра.
— Я знаю. Он вообще слишком много пил. Я не раз говорил ему об этом. Но он же не был пьян!
— Почти, — сказала Ева.
Мелио покачал головой, указывая на кипу газет на столе.
— Ему устроили достойные похороны… Бедный Морис! Такая глупая смерть… Я как сейчас его вижу, — он стоял там же, где стоите вы, мы виделись недели три назад. Он работал над новой песней. Был весел как всегда. Впрочем, все-таки не так, как раньше. Но если бы что-то его тревожило, он бы со мной поделился. Фожер ничего от меня не скрывал. А что вы думаете! Мы дружим тридцать лет. Я, впрочем, спрашивал его. Я, помню, поинтересовался, как его дела, здоровье. Он рассмеялся. Мне кажется, я до сих пор слышу его: «Эта песенка задаст мне хлопот, — это его собственные слова, — но ничего, увидишь, это будет моя лучшая песня!» Такой уж он был, Фожер! Всегда полон сил, уверен в себе… Извините, мадам.
Мелио поднялся, прошелся по кабинету, с трудом сдерживая волнение. Лепра с любопытством наблюдал за ним. Он несколько раз видел его в мюзик-холле и у Фожеров, но они никогда не разговаривали. И вот он здесь, в этом кабинете, где чередой проходили знаменитые композиторы, признанные звезды. В один прекрасный день он положит на этот широкий стол, против которого он сейчас сидел, текст своей первой песни. И тогда этот коротышка, который сейчас протирал стекла очков, будет держать в своих руках его жизнь… Какой он, право, незаметный, робкий, тщедушный… Детские запястья, шея тощая, лицо дохляка, растопыренные, дурацкие уши… И одет, как клерк. Но диски Сержа Мелио известны во всем мире.
— Может, удалось бы его спасти, найди они его чуть раньше.
— Нет, — сказала Ева. — Он умер сразу. Машина превратилась в груду металлолома.
Она отвечала спокойно, не пытаясь изображать волнение, которого не испытывала. Поскольку Мелио знал все о жизни Фожера — ни к чему и притворяться.
— И все-таки странное происшествие, — продолжал Мелио.
— Вовсе не странное! — оборвал его Лепра. — По заключению полиции, в тот вечер был густой туман, а виражи там крутые. Я их знаю. Уверяю вас, там крайне опасно. Это не первый несчастный случай на том месте.
Мелио присел на угол стола, чтобы быть поближе к Еве. На Лепра он не смотрел. Не исключено, что само присутствие здесь пианиста казалось ему неуместным.
— Что вы теперь собираетесь делать? — спросил он.
— Не знаю, — сказала Ева. — Сначала мне надо отдохнуть. Смерть моего мужа влечет за собой много проблем.
— Если я могу быть вам полезен… — начал Мелио.
В его словах не прозвучало и толики тепла. Он был слишком большим другом Фожера, чтобы быть другом Евы.
— Да, конечно, — с достоинством сказала Ева отрешенным голосом. — Может, вы смогли бы мне помочь. К моему величайшему удивлению, муж не оставил завещания. Он вам не давал никакого документа?…
Мелио прервал ее жестом.
— Нет, ничего, абсолютно ничего… Но, однако…
Лепра делал вид, что его крайне занимает последняя модель электрофона Мелио. Затем он медленно пошел вдоль книжного шкафа, остановился перед большим концертным плейером, стоявшем на возвышении. Отблески света играли на его блестящей поверхности. Он уже не слышал Мелио, который, склонившись к Еве, что-то ей тихо говорил. Ему хотелось уйти отсюда на цыпочках и смешаться с толпой на бульваре. Он увидится с Евой позже, когда у нее найдется время вновь подумать о своей любви. Последние пять дней она как чужая. «Нужен ли я ей вообще?» — этот вопрос Лепра задавал себе постоянно. Нет, его любовница не думала о нем. Ей хватало хладнокровия, чтобы говорить о делах, принимать людей, болтать по телефону, писать, писать! Кому она писала часами? Друзьям, рассеянным по разным странам. Иногда она просто ставила его перед фактом: «Сегодня я обедаю с Мюриэль, она проездом в Париже. До вечера, дорогой». Но вечером она перезванивала ему: «Увидимся чуть позже. Сейчас я не могу. Я все тебе объясню».