- Только один вопрос, сенатор. Марк Антоний – ты видел его в тот день?
- Молодого Антония? – поднял бровь Тедий. – Не уверен, что смог бы узнать его в лицо. Разве он сейчас не с Цезарем в Галлии? Хотя нет, припоминаю; он же вернулся добиваться магистратуры. Квесторства, если не ошибаюсь. Молодой человек из хорошей семьи, но слишком радикальных взглядов. Его ведь не было с Клодием в тот день? В своё время он водился с этим отребьем – прежде, чем поступил на военную службу. Во всяком случае, в тот день я его не видел и ничего о нём не слышал. Теперь, полагаю, ты можешь сообщить моему другу проконсулу, что я оказал тебе полное содействие, насколько это в моих силах. Передай ему мои наилучшие пожелания.
Раб проводил нас к выходу. В передней к нам неожиданно присоединилась Тедия. Держалась она столь же властно, как и её отец; но от моего внимания не ускользнуло, что она нервно потирает ладони.
- У вас нет никого права являться в наш дом и докучать моему отцу, - заявила она.
- Ваш отец согласился принять нас. Мы здесь по поручению…
- Я знаю, кто вас прислал. Я всё слышала.
- Всё?
- У нас с отцом нет секретов друг от друга.
- А он в курсе?
Мой вопрос заставил её сбавить тон, но отступать она не собиралась. Перестав потирать ладони, Тедия опустила руки, сжала кулаки и выпрямилась во весь рост. Вид у неё был весьма решительный.
- Если Помпей намерен просить моего отца приехать в Рим, чтобы свидетельствовать против Милона на суде, то об этом не может быть и речи. Здоровье моего отца куда слабее, чем он позволяет себе выказывать…
- О суде и свидетельских показаниях речи пока не было. Ты говоришь, что твой отец откажется выступить на суде?
- Я говорю, чтобы ты оставил нас в покое. Всё, чего хотим мы, живущие за городом – чтобы нас оставили в покое. Почему вы, горожане, должны вечно приезжать сюда и доставлять нам неприятности…
- У твоего отца вид человека, вполне способного позаботиться о себе.
- Ты всегда судишь по виду?
Она дождалась, пока мы с Эко ступим за порог, и закрыла за нами дверь.
Собственно, на этом работу «на местности» можно было считать законченной. Картина случившегося на Аппиевой дороге стала достаточно ясна, оставшиеся мелкие детали можно будет выяснить и в Риме. Задерживаться здесь не было никакой необходимости, о чём я и сказал Эко по дороге на виллу Помпея.
- Пожалуй, завтра утром мы можем выехать домой.
Мой сын запротестовал.
- Разве ты сам не говорил, папа, что в городе не можешь рассуждать здраво? Что только здесь в голове у тебя прояснилось, а до этого ты был как в угаре? Давай побудем здесь ещё немного.
- Но Бетесда и Диана, и Менения с детьми…
- А что с ними может случиться? У них самая надёжная охрана, какая только может быть в эти дни Риме. Беспокоиться за них надо будет, когда мы вернёмся, и Помпей отзовёт своих людей. Мы ведь не побывали ни в Ариции, где Клодий выступал с речью перед местным сенатом, ни в Ланувиуме, куда ехал Милон, якобы затем, чтобы назначить жрицу, которая возглавит празднество. Разве ты не хочешь опросить никого из тамошних свидетелей? Помпей человек военный; он наверняка потребует подробного отчёта.
- Знаешь, Эко, я почти готов подумать, что ты просто хочешь как можно дольше оставаться на даровых хлебах, наслаждаясь изысканным угощением, ваннами и массажем.
- И роскошным видом с балкона, папа. Ты забыл про вид.
- Эко!
- В конце концов, почему бы нам не воспользоваться гостеприимством Великого? Тебе необходимо отдохнуть, папа; вся эта заваруха в городе тебя вконец вымотала. А разговаривая с людьми, всегда можно откопать что-нибудь важное…
Я сдался на уговоры, и мы задержались на вилле Помпея ещё на несколько дней. Еда была изысканной, ванны расслабляющими и бодрящими, постели роскошными, слуги предупредительными. Виды с балкона завораживали взгляд: озеро, где в ночи отражалось звёздное небо; вершина Альбы в сиянии восходящего солнца; утренний туман, клубящийся в лесу; багровый солнечный диск, погружающийся в море вечерами – от всего этого захватывало дух. Но толку для расследования от нашего дальнейшего пребывания на Альбе не было ровным счётом никакого, хотя мы побывали и в Ариции, и в Ланувиуме и побеседовали со всеми, кто имел хоть какое-то отношение к Клодию и Милону, и даже снова съездили в Бовиллы. Разъезжая по Аппиевой дороге, я заметил, что у святилища Доброй Богини больше нет ни души, равно как и у алтаря Юпитера. Либо Феликс и Фелиция последовали моему совету, либо мой совет запоздал.
Ничего существенного нам узнать не удалось. Ничего, что опровергло бы или дополнило бы составленную картину. К тому же роскошь Помпеевой виллы начинала действовать на нервы. Меня неудержимо тянуло в Рим. Я скучал по Бетесде и Диане. Вдобавок мне не терпелось узнать, удалось ли Помпею провести в сенате ультимативный декрет, который дал бы ему чрезвычайные полномочия для подавления беспорядков. Правда, и в Ариции, и в Ланувиуме, и в Бовиллах я встречался с людьми из Рима, покинувшими город уже после нашего отъезда; но рассказы их противоречили друг другу. То, что Помпей получил неограниченные полномочия и собирает армию; что назначен день выборов; что против Милона выдвинуто официальное обвинение – всё это звучало вполне правдоподобно. Но находились и такие, кто утверждал, что Цезаря видели на Форуме, переодетым; что Милон покончил с собой, и что Помпей убит группой заговорщиков-сенаторов во время заседания в выстроенном им театре. Я просто терялся, не зная, чему верить. Если в городе невозможно было рассуждать здраво, то вдали от города, среди заменявших точные сведения деревенских слухов и сплетен, в голове царил полный сумбур.