Антоний оборвал смех. Лицо приняло непроницаемое выражение. Он снова наполнил свою чашу до краёв, осушил её и, глядя мне прямо в глаза, сказал:
- Гордиан, я клянусь тебе тенью своего отца, что не имею ни малейшего отношения к смерти Публия Клодия. Надеюсь, что вернувшись в Рим, ты найдёшь этих торгашей и вправишь им мозги.
Мне стоило усилий выдержать его взгляд. Не часто приходится иметь дело со столь прямодушным собеседником; ещё реже - самому кривить перед ним душой.
- Я так и сделаю, Марк Антоний.
- Вот и хорошо. Такие слухи надо пресекать на корню, пока какой-нибудь Цицерон не успел ими воспользоваться. – Внезапно он хлопнул себя ладонью по лбу. – О, Меркурий и Минерва!
- В чём дело? – спросил Эко.
- Что если эти слухи дойдут до Фульвии? С тех пор, как Клодия убили, я из кожи вон лезу, пытаясь заслужить её доверие, внушить ей, что на меня она всегда может положиться. Я просто не вынесу, если… Хотя что я это я? Фульвия ни за что не поверит в такую чушь. Она слишком хорошо меня знает.
Я пожал плечами и изобразил сочувственную улыбку.
Вечером мы узнали от Тирона, что они с Цицероном понапрасну прождали весь день. Назавтра Цицерон собирался снова добиваться встречи с Цезарем; а это значило, что в обратный путь он тронется самое раннее послезавтра утром. Для нас с Эко, жаждущих поскорее увидеться с близкими, каждый день вдали от Рима был вечностью.
- А какие проблемы? – удивился Метон, узнав об этом. – Завтра утром Антоний выезжает в Рим. Почему бы вам не поехать с ним?
- Не хочешь же ты сказать, что после такого разговора…
- Да что тут такого, папа? Хочешь, я сам его попрошу?
- Не вздумай, Метон! Мы из-за тебя сегодня один раз уже чуть не влипли.
- Но вам же нужно поскорее вернуться домой, а ехать одним опасно. Цицерон когда он ещё поедет. И потом, своими речами он вас с ума сведёт. Да и ехать будет медленнее. Поезжайте с Антонием. Вы оба пришлись ему по душе, я это сразу заметил. Он будет рад вашей компании. И потом, в дороге вы лучше узнаете его и увидите, что он за человек. Видите, как удачно всё складывается. Должно быть, сами боги решили вам помочь.
- Ну, даже не знаю. Как по-твоему, Эко?
- По-моему, я хочу вернуться в Рим как можно скорее, а Цезарь намерен мариновать Цицерона как можно дольше.
- Ладно, Метон, если ты думаешь, что Антоний не будет против…
- Пошли, спросим у него.
Видимо, тут все вопросы решались так запросто. Мне, прожившему много лет в Риме, где к цели шли путём многоходовых хитроумных комбинаций, такие нравы были в новинку.
На следующее утро мы ещё затемно выехали в Рим.
Путешествие продлилось четыре дня и обошлось без особых приключений. Антоний действительно оказался человеком прямодушным. Он пил больше, чем следовало, и под влиянием вина не скрывал ни мыслей своих, ни чувств. Я легко мог представить себе, как он убивает в припадке ярости или на поле боя – в конце концов, он ведь солдат; но на роль заговорщика Антоний совершенно не подходил. Он равно искренне говорил и о тех, кого терпеть не мог, и о тех, кто был ему дорог. К первым относился, главным образом, Цицерон; ко вторым - Курион, Фульвия, Цезарь, а также его жена и родственница Антония – насколько я мог судить, именно в таком порядке. Его безыскусность подкупала уже сама по себе, точно так же, как простота черт лица придавала ему своеобразную красоту. Словом, Антоний и вправду совершенно не умел скрытничать. С ним было легко. Я начал понимать, почему мой сын доверяет ему и так горячо за него заступается.
В последний день пути речь зашла о его службе в Египте. Четыре года минуло с тех пор, как Антоний помог римскому квестору в Сирии вернуть на престол египетского царя Птолемея по прозвищу Флейта, свергнутого своей дочерью Береникой.
- Ты бывал когда-нибудь в Александрии? – спросил Антоний. – Мне там понравилось. И александрийцам я пришёлся по душе.
- Да, бывал. Там я познакомился со своей женой. – Я вдруг вспомнил, о чём говорили Антоний с Метоном в Равенне. - Антоний, а что вы тогда говорили про эту дочь Птолемея?
- Это когда? Напомни-ка мне.
- На вилле, когда мы первый раз пришли к тебе. Ты тогда сказал Метону: «Клянусь, я её и пальцем не тронул!» Я ещё подумал, что это наверняка какая-то ваша шутка. По крайней мере, вы оба смеялись.