- Вообще-то… А, вот и вино, теперь ты сможешь промочить горло. Тирон, ты тоже выпьешь?
Моим первым побуждением было отказаться, но мне действительно позарез необходимо было пропустить глоток. Пригубив из предложенной чаши, я не сдержал удивления. Должно быть, это было лучшее вино в погребе Цицерона.
- Уже празднуешь? А не слишком ли рано?
- О, вижу, ты оценил моё фалернское. В моём доме твоё появление уже само по себе достаточный повод, чтобы праздновать.
- Где Милон? – спросил я.
- Не здесь, как видишь. У себя дома с Фаустой. Думаю, он спит и видит сладкие сны о своём консульстве в будущем году. Ты хочешь его видеть?
Я ответил не сразу.
- Нет. – Я не желал терять головы, я в присутствии Милона это, пожалуй, будет затруднительно. Я допил вино.
- Должен заметить, Гордиан, ты плохо выглядишь. Нам лучше поскорее покончить с делами, чтобы ты мог вернуться домой и хорошенько выспаться. Что до Целия с его защитительной речью, то могу тебе сообщить, что завтра в защиту Милона будет говорить только один адвокат – я.
- Что, остальные испугались и пошли на попятный? Даже Целий?
Его пыл заметно поубавился.
- Нет, дело совсем не в этом. Грязные слухи, будто друзья Милона покинули его, пущены клодианами – теми же, кто лживо утверждает, что Милон замышлял убить Помпея и захватить власть в республике. Они стремятся выставить меня глупцом, а остальных защитников Милона запугать. Говорю тебе, лучшие люди Рима по-прежнему на стороне Милона и с радостью засвидетельствовали бы его доброе имя. Но реформы Помпея отменили всякое свидетельство о репутации обвиняемого. Да я мог бы привести столько бывших консулов и преторов, готовых часами превозносить Милона за его добродетели, что выстройся они в ряд, этот ряд протянулся бы из конца в конец Форума! Но Помпей пожелал, чтобы на суде выступали лишь очевидцы – вроде тех отбросов общества, которых нам пришлось выслушивать на протяжении последних трёх дней.
- Если друзья Милона по-прежнему его поддерживают, почему защищать его будешь ты один?
- Да всё эти реформы Помпея, будь они неладны. На выступление защиты отводится три часа. Всего-навсего. Раньше ведь как бывало: у обвиняемого было два или три адвоката, и каждый мог говорить сколько угодно. А я за три часа только успеваю разогнаться. Так что я попросту хочу сам использовать все эти три часа. У обвинения вообще всего два часа. Что ж, тем хуже для них. Пусть трое обвинителей частят, торопливо перебирая свои заметки. Их речи получатся поспешными, сбивчивыми и оттого малоубедительными, в то время как я смогу использовать всё отведённое на время, чтобы медленно, последовательно, неумолимо привлечь судей на нашу сторону и превратить в своих союзников.
Он налил себе полную чашу фалернского, не разбавляя. Интересно, с каких это пор Цицерон стал пить, как заурядные люди?
- А если ты думаешь, что я не могу этого сделать, - продолжал он, - погоди, пока не услышишь мою речь. Говорю тебе, Гордиан, это будет лучшая из всех речей, которые я когда-либо произносил. Скажи, Тирон, я хвастаюсь, или это действительно моя лучшая речь?
Тирон улыбнулся.
- Это замечательная речь.
- Говорю же, я никогда не писал лучшей! И произнесу я её так, как никогда не произносил ни одной из своих речей. С первых же слов она пленит судей. Я привлеку их к себе, точно возлюбленную, и не выпущу из своих объятий, пока не выскажу всего. А там посмотрим, решится ли кто-то сказать хоть слово против Милона.
Вино и любопытство охладили мой пыл. Вреда не будет, если я потяну время и выслушаю Цицерона. В конце концов, это наш последний разговор. После того, как я выскажу ему то, что собираюсь высказать, я в жизни больше не перекинусь с ним ни единым словом.
- Как же ты собираешься это сделать? Превратить судей своих союзников?
- Ну, зачитывать тебе мою речь целиком я не стану – времени нет. Кроме того, - он хитро улыбнулся, - ты можешь оказать шпионом. Кто тебя знает, Гордиан. Что если ты пришёл выведать мои намёки и двусмысленности? Мне, знаешь ли, совсем не улыбается, чтобы обвинители были предупреждены о моих метафорах и исторических аллюзиях и могли приготовить ответы! Но я обрисую тебе свою речь в общих чертах. Может, это подскажет тебе, чем ты можешь мне помочь.
- Помочь тебе?
- Именно. Вполне возможно, что в тактике обвинения есть некое уязвимое место, не замеченное мною; или же они намереваются сделать упор на что-то, чего я не предвидел. Ты разъезжал в носилках Клодии, делил хлеб и кров с Антонием - ты наверняка знаешь что-то такое, чего не смогли выведать даже мои осведомители. Нет, что ни говори, а бесценный ты человек, Гордиан! Я всегда так говорил. И никогда не отворачивался от тебя, как бы ты ни заблуждался порой. Не могу тебе выразить, как я обрадовался, когда привратник сказал, что ты пришёл. Нет никого, кого бы я хотел видеть сейчас больше, чем тебя. Гордиан Сыщик, которого не просчитаешь; Гордиан Сыщик, который всегда найдёт, чем тебя удивить. «Вот кто поможет мне отшлифовать мою речь, довести её до совершенства», - так я сказал. Верно, Тирон?