- Все кто был с ним, погибли, - вставил Секст Тедий. – Его люди верно служили ему; этого отрицать не приходится.
- Он, шатаясь, вышел из дома, - продолжала Тедия, - споткнулся, упал на колени и, застонав от боли, перевернулся на спину, так чтобы раненое плечо не касалось земли. Встать он даже не пытался. Мы с отцом подошли к нему. «Отвезите меня домой. – Он говорил с трудом; нам пришлось наклониться, чтобы разобрать слова. – Только не на виллу. Они станут искать меня там. Отвезите меня в Рим. В своих носилках. Спрячьте меня!» - «От разбойников?» - спросил мой отец. И Клодий засмеялся; и я увидела, какие ровные и красивые у него зубы. Страшно, зло засмеялся. «Здесь нет никаких разбойников, кроме Милона и его людей, - сказал он. – Они гнались за мной, хотели меня убить, но кто-то спугнул их. Скорее, спрячьте меня в своих носилках!»
- Мы помогли ему подняться и сесть в носилки. Я видела, что мой отец не знает, как поступить. Я отвела его в сторону, чтобы нас не слышали рабы.
- Я предпочёл бы отвезти его на его виллу, хочет он этого или нет, - сказал Тедий, - но Милон преграждал путь. Мне совсем не улыбалось ни крадучись пробираться мимо головорезов Милона ради этого шакала Клодия, ни выдать Клодия на расправу этому лжецу Милону. Сам я, скорее всего, просто оставил бы его лежать на дороге, где он либо умер бы от потери крови, либо люди Милона вернулись бы и прикончили его. А теперь он был в наших носилках, и все подушки были залиты его кровью…
- И я поняла, что нужно делать, - сказала Тедия. – Это пришло в один миг. Я случайно взглянула вверх и увидела в верхнем окне её лицо – как будто там висел портрет. Я увидела лицо Весты и теперь знала, что должна сделать.
Я покачал головой.
- Ты видела вдову хозяина харчевни. Она как раз выглянула из окна.
- Откуда тебе знать? – спросила Тедия, пренебрежительно взглянув на меня. – Ты что, был там?
Я не стал с ней спорить.
- Как же ты его убила?
Она убрала руки с отцовских плеч, развязала голубую ленту, удерживавшую накидку у неё на голове, натянула её – и я отметил, какие сильные у неё руки.
- Вот так. Я хотела, чтобы богиня это видела; но мне пришлось душить его в носилках, иначе увидели бы рабы. Я села позади него; отец сел в носилки последним и задёрнул занавеси. Тогда я захлестнула ленту у него на шее, а отец держал его спереди.
- Мы ни за что не справились бы с ним, не будь он ранен, - добавил Тедий. – Посмотри на нас – искалеченный старик и женщина. Но у нас получилось.
- Я видел тело, - заметил я. - Рана на плече была очень глубока. Он, скорее всего, всё равно бы умер.
- Не будь так уверен, - отвечал Тедий. – Мне довелось побывать во множестве битв и повидать многих солдат, получивших ранения похуже, чем у Клодия – и всё же оставшихся в живых. А в этом шакале оставалось ещё на удивление много жизни. Уж кому и знать как не мне: я видел, как неохотно он расставался с ней. Если бы не мы, он вполне мог бы выдержать путь до Рима. И был бы сейчас живее живого.
- То есть вы считаете, что это вы его убили. И насколько я понял, гордитесь этим.
- Да, я горжусь своей дочерью! У тебя есть сын, верно? Он был с тобой в прошлый раз. Так вот: я, как и всякий мужчина, тоже хотел, чтобы у меня был сын; хотел видеть, как он растёт и мужает, как он проявляет доблесть в бою и мудрость на Форуме. Увы, мне не суждено было иметь сына. Только дочь; но она никогда не давала мне повода за неё стыдиться. Когда её мать умерла, она добровольно взяла на себя все её заботы. Никто не смеет мечтать о лучшей дочери. Моя дочь совершила то, что никому не удавалось ни силой оружия, ни силой закона: она покончила с Публием Клодием, врагом республики и чести, бичом Рима, позором своих благородных предков. Боги и богини проявляют свою волю разными путями, Гордиан. Публий Клодий слишком долго злоупотреблял их терпением; терпению богов пришёл конец, и они убрали его из этого мира. Кто я такой, чтобы подвергать сомнению выбор орудия?
Я смотрел на них, глядящих на меня с выражением мрачной гордости – отец и дочь, воплощение римской непреклонности.
- А почему вы потом не выбросили его тело из носилок? Зачем отправили его в Рим?
- Все носилки были залиты его кровью, - сказала Тедия. – Я в жизни больше никогда в них не сяду.
А её отец добавил.
- К тому же, это была его последняя просьба: отвезти его домой. Как я уже говорил, что толку презирать того, кто уже умер? Нет; оставить его валяться на дороге, как дохлого пса, было бы недостойно. Я велел своим носильщикам со всеми подобающими знаками уважения доставить тело вдове.
Тут я внезапно кое-что вспомнил.
- Его кольцо. У него было кольцо, и оно исчезло. Это вы его взяли?