- Значит, ты и есть тот самый Сыщик, - сказала она.
- Да. Я пришёл повидать твоего мужа. У меня к нему дело.
- Моего мужа нет дома.
- В самом деле? – Я глянул на дверь в ванную, откуда время от времени слышались голоса и плеск.
- Думаешь, будь Милон здесь, я стала бы принимать ванну вместе с двумя его телохранителями? – Она смотрела мне прямо в лицо, точно желая увидеть, не смутит ли меня такая откровенность.
- Я понимаю, что последнее время Милон был очень занят, - сказал я, надеясь, что мне удалось сохранить выражение невозмутимости. – Мне не обязательно видеться с ним. Я просто хочу быть уверенным, что он получит это. – И я показал свиток с печатью Помпея.
Она возвела очи горе.
- Ещё один счёт! Хвала богам, у меня есть свой постоянный доход, хоть деньги и записаны на имя брата.
Взяв у меня свиток, она двинулась по коридору. Следуя за ней, я заметил, что при ходьбе у неё и сзади всё колышется. Мы вошли в захламлённую комнату, заставленную ящиками с документами.
- Кабинет моего мужа, - объявила Фауста с явным отвращением. – Отсюда он собирался управлять республикой. Подумать только! Видно, только мой отец и умел держать этот город в кулаке. Второго такого человека уже не будет.
- Не уверен, - сказал я, думая о Помпее и Цезаре.
Но Фауста меня не слушала.
- Вот самые последние счета. – Она указала на ящик, доверху набитый страницами и свитками пергамента. – Смотри, я кладу твой на самый верх. Но не удивляйся, если он окажется на дне или вовсе потеряется.
- А кто будет со всем этим разбираться? Милон?
- О боги, конечно же, нет! Милону бы с собой разобраться. Стоит ему заглянуть сюда, и он начинает хныкать, как маленький ребёнок. Нет, этим займутся после его отъезда. Цицерон позаботится обо всём. А лучше сказать, Тирон; у Тирона просто дар наводить порядок в делах.
- Тогда лучше положи мой счёт отдельно. И будь так добра, передай Цицерону, чтобы он занялся им прежде остальных. Скажи, Гордиан Сыщик очень просит. Цицерон знает, почему. И Тирон тоже знает.
- А я, по-твоему, не знаю? – Фауста смотрела мне прямо в глаза. - Знаю прекрасно. Я осведомлена о делах моего мужа лучше, чем ты думаешь. Я в курсе, кто ты такой; и в курсе, что мой муж сбирался тебя убить. Он целыми днями только об этом и говорил. Трудно было не заметить.
- В самом деле? – Откровенное бесстыдство этой женщины шокировало меньше, чем невозмутимость, с которой она рассказывала о намерениях мужа.
- Да, в самом деле. Он считал, что ты очень опасен. Ты должен чувствовать себя польщённым. Хотя последнее время Милону за каждой занавеской чудился убийца, а за каждым кустом шпион. Но тебя он действительно боялся. Вбил себе в голову, что от тебя надо избавиться. Цицерон всё убеждал его, что он зря беспокоится; что слухи о твоей проницательности сильно преувеличены, и на самом деле ты вовсе не такой уж знаток своего дела, как о тебе говорят…
- Как любезно с его стороны.
- Да он же спасал тебя, дурень! Но Милон всё твердил, что если от тебя не избавиться – ему конец. Цицерону всё же удалось уговорить его на компромисс. И Милон просто велел своим людям схватить тебя, увезти подальше от Рима и держать там. Но ты, видно, и вправду такой ловкач, как о тебе говорят, раз умудрился сбежать и к суду уже быть в Риме. Представляю, как перетрусил Цицерон, когда ты появился перед ним на той дороге! – При этих словах у неё вырвался короткий резкий смешок.
- Жаль только, что в тот момент я не мог оценить юмор ситуации.
- Каждый из нас может сказать о себе то же самое. Если бы я, когда выходила за Милона, знала, что из всех его далеко идущих планов выйдет один пшик… А в тот день на Аппиевой дороге? Я думала тогда, что это один сплошной кошмар! А оказалось, что это был сплошной глупый фарс от начала до конца. Глупый, жестокий фарс. Милон вовсе не собирался убивать Клодия. Ссора вспыхнула из-за какой-то глупой перепалки; и даже когда Милон послал своих людей вдогонку, он строго-настрого приказал им привести Клодия живым! Гладиаторы клянутся, что там, в харчевне, они Клодия и пальцем не тронули.